* * *
Мне стало трудно выходить из комы.
Я просыпаюсь в анфиладе комнат,
Которые - одна в одной, одна
В одной - очередная форма сна:

Мне стало трудно выпадать из формы.
И луч летит на приступ глаукомы,
Похожий на укол веретена,
И тонет в глубине глазного дна.

Спиной к несуществующей стене
Лежу на бесконечной простыне,
Кривую ног и ломаную рук
Под одеялом замыкая в круг,
В котором сон за сном, и без конца
Течет слеза по зареву лица.

* * *
Трогаюсь, отправляюсь в путь,
Пускаюсь за солнцем, хочу вернуть
Дороге странника, смысл судьбе,
Себя самому себе,

Дрожь рукам и калибр глазам,
Короче, сокровищам их сезам,
Работу обуви, ритм душе:
Пущу ее неглиже

Взапуски, от стерни к стерне,
К последнему морю в чужой стране:
Алтернатива, когда к стене
Стена-это жизнь вовне

Дома, тела, жилья вообще.
Дерзаю исход от еще к уже:
Всем пятым точкам, ногам, углам
Противоположность-там,

Черт-те где, в неком пункте Б,
Которого соль в самоей ходьбе.
Иду, пусть ноги меня несут
Не знаю куда-не суть.

Песочные часы

Неправильно свинченный бюст равноликих часов
Повернут, и вот, сотрясая одну из основ
Законов движения в этой нехитрой системе,
Сквозь шею стекла, через этот загадочный лаз,
В сходящем на нет, исчезающем "здесь и сейчас"
Из прошлого в прошлое ходит двоякое время.

Вот сноварожденное дно подставляет висок,
В игольное ушко шуршит мимолетный песок,
В сближении странном похожий на профиль верблюда.
Разрушенный скот устремляется книзу, и тут,
На черном полу, вырастает такой же верблюд,
И, как не крути - налицо несомненное чудо.

В таком вот убогом пространстве запаяно то,
Что этот же самый предмет превращает в ничто
С теченьем себя же и в нем же. Убийца пространства
Навечно в плену у пространства. Такие дела.
И нет в языке нашем слова, ни даже числа
Осмыслить такое безжалостное постоянство...

Осенний счет

Белеет суша, океан мелеет,
Металл не жжет и дерево не греет:
В такие дни уже не до стихов,
Диктант коряв и невелик улов,
И за пальто не удержать тепла,
И видишь не фигуры, не тела,
Но лишь фигуры умолчанья тела,
Считающие все, что облетело.

Покуда не разоблачился лес,
Пока еще летит листва, как текст
Летел из-под стила евангелиста,
Я тоже вслух подсчитываю листья:
Число спешит заполнить пустоту,
Образовавшуюся там, во рту,
Пока всуе не говорят о ком
Идет за мной по следу, невесом.

Герой

Место временное, время местное, шесть ноль-ноль.
Герой уже на ногах и готов ко своей голгофе.
Он жарит сосиски, разрезанные повдоль,
Пьет то, что он называет кофе,
Подходит к двери, на ходу вспоминая пароль.

Но в энном акте, в такой-то по счету картине,
Становится ясно, что пьесе не будет конца.
Взгляд застывает на праздно свисающем карабине.
Зритель уходит. Герой опадает с лица.
Марионетка преломляется посередине.

Потом герой убирает грим, угадывая в морщинах:
Довольно ли на этого мудреца простоты? -
Пока такой же герой по ту сторону пустоты,
Весь в амальгаме, как свинья в апельсинах,
Ватным тампоном закрашивает черты.

Следующее "потом" наступает скоро:
По телу героя гуляет улыбка породы Чешир,
Герою душно. Он смутно любит открытый ворот.
И вот водолазка сорвана, летит в окно, как нецелый Плейшнер,
Падает и накрывает город.

По этому поводу немедленно наступает ночь.
Герой не спеша рассценивается, как светило,
Которого нет, а за окнами так, точь-в-точь,
Как в куда, знатоки говорят, не пролезть без мыла.
Рот уже на замке, но зевоты не превозмочь.

Теперь герой настолько раздет, что уже ни капли
Не напоминает свой собственный всем известный фотопортрет:
Какая-то ветошь, использованные прокладки, пакля…
Наконец, герой раздевается полностью, превращает себя в скелет
И вешает себя в шкаф - до следующего спектакля.

Творчество

Это вряд ли поэзия,
Да и я не поэт,
И не с привкусом лезвия
Лебеда на обед,
Не как лопнули струны, как
Погибает прибой,
Никакая не музыка,
И не шум никакой,
Не волшебное варево,
И не глас с высоты,
Это даже не палево
Типа: опа, менты,
Никакое не таинство,
Не прорыв стороной,
И не хрупкое равенство
Меж собой и собой -
Это разве лишь признаки:
Кровьлюбовь, ночьлуна.
Остается трюизмами
На манер каплуна
Кукарекать в претензии
На какую-то соль.
Это вряд ли поэзия.
Это, максимум, роль.

2

Время года-сентябрь.
Время суток-темно.
Встав на задние лапы,
Упираясь в трюмо,
Тщится высвистеть "абыр"
Отраженье. Оно
За границей стеклянной
Проявившись на треть
С выражением странным
Продолжает смотреть
В этот мир шестигранный,
Неизменный. А ведь
Стоит взять скорость света,
Скорость звука шагов,
И на ельник паркета
С суммой темных углов
Перемножить все это -
И получится то, в
Чем дано раствориться
Без остатка, пока,
Словно белые птицы,
Отлетев с потолка,
Будут звуки садиться
На филе языка.
Будет ворох бумаги,
Как исписанной со
Всех сторон уже, так и
Чистой, сотни часов
Неподвижности, аки
У старухи Тюссо
За стеклом на помосте,
Будет жизнь наугад,
И встопорщит волосья,
И осадит назад
Зазеркального гостя
Человеческий взгляд.

3

Отражением новым
Миру равновеликий,
С недосказанным словом
Ненаписанной книги,
Со сплетением ряда
Зарифмованных строчек,
Где вселенная сжата
От заглавий до точек.
В этих медленных строфах,
Ослабевших коленях,
Перерезанных стропах,
Перерезанных венах -
Безразличие взгляда
Вороненого дула,
Параличие яда,
Электричество стула…

После Илиады

Хотя в ночи твоих очей
Разверзнут Тартар, дна не видно,
Невразумителен Тезей
И Ариадна нитевидна,

Пока семь городов твоей
Отчизны повторяют слитно
Бескрайний список кораблей,
Пуститься в плаванье не стыдно.

Дерзай, сиятельный слепец,
Прозри начало и конец,
Дерзай, приоткрывай завесу
Под покровительством Зевеса,
И так начни из бездны мрака:
"Итак, она звалась Итака"…

* * *
Звезды сходят с насиженных мест,
Покидают привычный контекст,
Остаются вообще без контекста.
Лик луны, по-плебейски холщов,
Светит лысиной, аки Хрущов
Над трибуной вселенского съезда.

Многошумный ботинок, постой!
Дольний мир накрывает звездой,
Лучевой, безалаберной, млечной.
Темноту рассекает мечом,
Расправляет крылом за плечом:
Вот какой ты, мой мастер заплечный.

На все руки, от пальцев до плеч
Мастер Слова, что больше, чем речь,
Что ты вложишь мне, гений юродства,
Стратегически важным местам -
Гениталиям, дланям, устам
Придавая фамильное сходство?

Что ты вырвешь мне - ушлый язык,
Пресловутый адамов кадык,
Зубы мудрости, глупые вежды?
Не сожжет никого звукоряд,
Если даже генсек шароват,
И на звезды немного надежды:

Этот сброд без особых примет
Разбегается, сходит на нет,
Лишь - гляди! - на манер паровоза
Распускает прожектор заря,
Крутонрава середь декабря,
Розова, деловита, тверёза...