ГОСПОДНЯ ИГРА

Нынче кровушка, завтра - вино,
Нынче рубище, завтра - богатство;
Что дано тебе, то дано,
И не надо с судьбой тягаться.

Жизнь болтается на волоске
От рассвета и до захода;
На большой Господней доске
Мы стоим в ожидании хода.

Прокуроры ждут и воры,
Айболиты и бармалеи;
Мы не знаем правил игры.
Ну и славно. Так веселее.

Эта партия не твоя,
Так не будь упрям и настырен:
Разве может решать ладья,
Что ей делать на h-4?

Пусть Всевышний суров и строг -
Не скули над горькой судьбою:
Помолись, чтобы в нужный срок
Он пожертвовал и тобою.

СМЕРТЬ ДИВЕРСАНТА

Поэту срока - до сорока,
Так что мой давно уж просрочен.
Не застрелен я, не отравлен пока,
Даже не поколочен.

Сколько я не сумел, сколько мог бы создать!
Хорошо, что, шагая не в ногу,
Я ещё не повсюду успел опоздать.
Время есть. Но его немного.

Не Афган поэзия, не Кавказ,
И возможно, несу я бред, но -
Спущен свыше мне боевой приказ
От Верховного совсекретно:

Всё пускать под откос и сжигать мосты,
Что останется - в пользу нищих!
Жизнь ползёт, как разведчик в германский тыл,
Сунув финку за голенище.

Я ползу с нею рядом по вражьим тылам:
Шнур к тротилу - а там побачим…
Я ползу к вашим душам и к вашим телам -
Разнесу их к чертям собачьим!

И, отброшенный силой ударной волны,
Расплююсь я с блажью земною.
Мне, конечно, не выиграть этой войны -
Но другие придут за мною.

И ударит в штыки бесшабашная рать,
В небе радостно брызнет ракета,
И на знамени весело будет сиять
Аннибальский профиль Поэта!

НА ПЛОЩАДИ ТОРГУЮТ ЁЛКАМИ

На площади торгуют ёлками:
Хватают их и рвут на части.
И пьяный плачет над осколками
Плодово-ягодного счастья.

А люди топают и шаркают,
Ждёт где-то пьяницу супруга...
Он вытирает сопли шапкою
Над телом лопнувшего друга.

Какие планы нынче рушатся,
Накрылось торжество сегодня!
И так алкаш глядит на лужицу,
Как будто это - кровь Господня.

Качает ёлка драной лапою,
Качают люди головами,
Рыдает пьяный, слёзы капают...
Так жалко - не сказать словами!

ЧЁРНЫЙ БЛЮЗ

                    Саше Егорову - пароходу
                    и паровозу

Ребята, готовы? Всё о,кей? Поехали! Играем блюз.

Играем блюз.
Мы играем блюз,
мы взрываем шлюз,
и тяжкий груз
срывается вниз,
в эту сонную срань!..
Ай,м сорри, мисс,
это вовсе не брань -
это джаз, бэби, джаз,
это джаз на раз,
два,
три,
фо,
файв,
это чёрный кайф...
Это не слушают, бэби,
это надо ловить - лови!
Торчи и плыви.

Леди и джентльмены, минуточку внимания, -
наш трубач!
Он славный парень,
правда, большой трепач,
а кто из нас не трепач, джентльмены?
пусть первый бросит в меня башмак!
Зато играет он - просто смак,
чтоб мне стать белым,
если это не так.
Глядите, как дует -
пыхтит на износ!
Так простим же ему
словесный понос;
ставлю бакс против ста -
на Страшном Суде
сам Господь позволит ему подудеть
в эту старую,
мятую,
зачмоканную трубу -
чтобы все мертвецы
перевернулись в гробу!

Мэм, это не припадочный,
это наш пианист -
у него просто такая манера.
Страшный парень, мэм,
почти коммунист:
в прошлом году в "Плейбое"
видел фото
живого
русского
пионера!
Клавиши выбивает, как зубы, -
во черномазый даёт!
Бывший профи,
на ринге откалывал не такое...
Когда он в ударе, лучше не подходи -
убьёт!
Эй, малый,
оставь инструмент в покое!
Я кому сказал - брэк!
Делай рэгг!
Шевели пальцами, парень,
у тебя что, паралич,
или руки с перепою
начинают труситься?
Тогда купи балалайку
на Брайтон-Бич
и играй цыганские песни
для нью-йоркских таксистов!

Не слышу ударных!
Что? Нет, я не могу:
сопляк, заткни себе в рот
баббл-гум!
Где ты видишь ударника -
чтоб мне удавиться?
Ты ещё скажи,
что моя Салли - девица,
а её попка - белее, чем мел!
Да ты знаешь, как я её имел?!
Вот если б он так
вам свой ритм отбивал,
вы бы лежали здесь все
вповал!

Девочка,
не падай в обморок
от экстаза:
я бы лучше сыграл
на бачке унитаза!
Парень трижды судился
за многожёнство -
а в нём нет ни гонора,
ни пижонства!
Ну, пошёл,
пошёл,
поехал,
а теперь по тарелкам - хрясь!..
Нет, это не чёрный:
его просто в детстве
уронили в грязь.
Ты этими палочками
стучишь или кушаешь -
я не врублюсь?
Не понял... Ах, да,
это же не хэви-металл,
это же - медленный блюз...

Пардон, увлёкся.
Но всё поправимо:
видите негра
с лицом херувима?
Не похож? А ты что,
пять минут как из рая?
Зато он на саксе, как бог,
играет!
Гуталин,
дай публике оторваться!
Леди и джентльмены,
только не надо оваций,
это же не речь губернатора штата
на открытии нового крематория -
парень просто хочет
попасть в историю
как король негритянского джаза!
Итак,
вступаем в последнюю фазу.
Вы чувствуете,
какой раскованный импровиз?
Этому не учат,
это должно быть в крови!

Ну, бразер,
умой их всех,
дай забойный финал! -

Все люди делятся на масти:
он - белый, ты - цветной
(есть ещё голубые, но это -
вопрос уже иной),
и ты не верь, что в раю
нет различий и рас
(а голубой, он вообще
везде педераст),
и когда ты отправишься
в мир иной,
не надейся на крылышки
за спиной:
Господь - не дальтоник,
и в свой черёд
он без труда твою масть
разберёт,
он скажет: "Ниггер,
да ты вконец опупел?!
Здесь не место
всякой цветной шантрапе!"
А я не обижусь,
я не удивлюсь,
я просто спою ему
чёрный блюз:
"Ооо, чёрный блюз,
дверь, Господь, запирай,
ооо, чёрный блюз,
мне не нужен твой рай,
ооо, я утрусь,
уберусь
и обратно уже не припрусь -
что же плачешь ты, Боже,
почему подпеваешь
мой проклятый блюз,
чёрный блюз, ооо"...

Блэк блюз,
джентльмены, -
блэк-блюз-бойз

ИСХОД

Шершавое бревно по имени балан.
Вдоль по балану муравьиный клан
течёт, ведомый рыжим Моисеем;
а мы всё так же - ни куём ни сеем,
лысеем, пьём, блюём, опять косеем,
устало поросеем по Расее,
ревём белугой - сердце пополам!

А по балану движется народ,
Спешит от Авраама к Валааму.
Ах, только бы неведомый урод
бревно не шуранул под пилораму,
не обратил в кровавый триллер драму,
и муравьиных иудеев к Храму
привёл их пастырь - сушей или вброд,

сквозь дебри трав, по кочкам, через лужи,
по просекам и вверх по деревАм
ползи вперёд, весёлый караван,
к прекрасным землям, к чудным островам -
и может, насекомые, хоть вам
Бог распахнёт объятья… Ну же, ну же!

ЖИЗНЬ

Эту жизнь, как монету в кружку,
Мне швырнули - и что теперь?
Поливать слезами дерюжку
Перед входом в Господню дверь,

Непотребно скулить боярам
У небесных палат Царя:
Здесь так долго меня стояло,
Что пора бы таки внутря?

Я не жду, когда ангел свистнет
И расстелется тьма вокруг,
Я выхватываю у жизни
Каждый взмах её, каждый звук:

Удушающий цвет измены,
Стон заката и вкус луны;
Я сосу, словно кровь из вены,
Запах блюза, чужие сны,

Как пчела - нектар своим жальцем,
Как телёнок - мамку в базке...
И безумный мир отражается
В непутёвой моей башке,

Отражается, обожается -
От блаженства бежит слюна!
Пусть Всевышний не обижается -
Жизнь я вылакаю до дна.

Опрокинусь сытеньким клопиком
(Что недопито - дососут!)
И, отпетый печальным попиком,
Поплыву я на Страшный Суд.

КОГДА НАМ БОГ ПРОЧТЁТ СВОИ СТИХИ

Когда нам Бог прочтёт свои стихи,
прикладывая их, как лопухи
к разодранным локтям, к саднящим душам, -
рыдания на Бога мы обрушим.

Обрушат слёз клокочущие лавы
несчастные питомцы жалкой славы,
земной любви великие вампиры:
гомеры, гёте, байроны, шекспиры…

Сияньем слов Небесных ослепляем,
на спице Божьей блудным баттерфляем
затрепещу и я, во время оно
пытавшийся сойти за махаона.

И лишь Арап растянет рот пошире:
"Так значит, не горячка; а грешили.
Генварь, мороз, во мне - кусок металла…
Я думал, это Смерть стихи читала".

ГЛАЗАМИ СТРЕКОЗЫ

Не постигая буки и азы,
Я от пролога тороплюсь к развязке.
На всё гляжу глазами стрекозы:
Пронзаю мир и смазываю краски!

Как славно без оглядки, напролом,
Нацеливая вдаль глазной хрусталик,
Звенящий воздух рассекать крылом
И не вдаваться в мелкие детали,

Не видеть очертаний и границ,
Ни контуров, ни абрисов, ни граней -
Как будто всплески радуг и зарниц
Мелькают на взбесившемся экране!

Уже зрачки обжёг пожар цветной
И жалкий звук остался сзади где-то...
Не рассуждай, не жди - за мной, за мной
Ломись, опережая скорость света!

Да не ползи из пешек во ферзи,
А по-полтавски, словно Пётр на шведа, -
Банзай! - пронзай, дерзай, дерзи, скользи,
Не оставляя за собою следа...

ИЗ РИФМЫ ВЫЙДУ, ТИХО ДВЕРЬ ПРИКРОЮ

Из рифмы выйду, тихо дверь прикрою,
И на крыльце накатит грусть-печаль…

Там, недалече, греки топчут Трою,
куда-то тащит Моцарт скрыпача;

трусцой на зАмок прёт Бирнамский лес;
весь в бусах, черномаз и размалёван,
по Питеру с копьём наперевес
бежит зулус и кличет Гумилёва;

Илья сшибает наземь свистуна,
Давид поёт псалмы царю седому,
а облако летит к родному дому:
штандартенфюрер, ин дер люфт - весна!

Нет правды на земле, бурчит Сальери,
а впрочем, выше - та же чешуя…
Я в рифму возвращаюсь; скрипнут двери -
и летопись окончена моя.

Народ безмолвствует. Он белый, как спина,
и, в принципе, ему по барабану.

ОХОТА

Утро рдеет ли в высях, небесная кровь ли
истекает по куполу, звёзды смывая...
Восприяли начало звериные ловли,
рвутся своры борзых, как орда кочевая.

В захоронках кричальщики чутко застыли,
гулко бьются сердца о кресты на гайтанах;
забран лес отдалённый в тенета густые,
и лихие охотники в красных кафтанах

погоняют коней своих скорым побегом
в направленье сетей, что искусно сокрыты;
в топком поле осеннем, серебряным снегом
поутру припорошенном, вязнут копыта.

Не спастись, задыхаясь предсмертною пеной,
от весёлой гоньбы легкоступным еленям:
мечут стрелы наездники в дальность отменно,
и, наждавши в размер, подсекают колени

убегающим жертвам арканом змеистым;
режет глотку секач, и на лезвии плоском
луч багряный играет, и свита со свистом
мчит к добыче, коней ожигая внахлёстку.

Пересвист удалой над полями несётся,
разлетается вширь над округою всею
за окраины леса, где раннее солнце
золотит чешуи превеликого змея.

Дремлет змей, и тяжёлые веки прикрыты,
словно раковин створы; и в панцирь одеты,
два змеиные зрака, как две маргариты,
полыхают во тьме чрезъестественным светом.

Гулкий топот и лай, звонкий хохот и кличи
растревожили змея; навстречу восходу
вскрылись веки, и ноздри, учуяв добычу,
раздуваются... Змей начинает охоту.