Игра в классиков                   ЛИТЕРАТУРА

Игорь Межуев

                     

                                            РУССКИЙ ОПЫТ
                                                            ( Еще одна попытка утопии )


                                                                                                                                                  Моим соседям

 Илья не узнал родной город. Река времени, прежде вяло петлявшая средь застойных болотцев совдеповской жизни, вдруг раздвоилась и стремительно понеслась одним своим руслом в век двадцать пeрвый, а другим столь же стремительно в век девятнадцатый или, по крайней мере, в начало двадцатого.  Годы революций, репрессий, депрессий, расцветов и застоев пытались ужиться друг с другом в году нынешнем, и это им с трудом удавалось. На Невском нерасторопные дилижансы мешали проезду фешенебельных "Кадиллаков", спортивные "Феррари" плелись за отрядами конной милиции. Облупившаяся эклектичность фасадов пестрела лозунгами "Вся власть учредительному собранию!", "Pepsi-Cola", "Долой оранжевобурмалиновых!". В булочной на Лиговке рядом с ценниками на хлеб красовался скромный, написанный от руки: "Свежий кокаин. Боливия. 100$ за грамм". Воздух потрескивал строгими диалогами выстрелов, напоминая о героических днях октября семнадцатого.
   Ни поймать такси, ни сесть на трамвай не удалось - трамваи изменили свои маршруты. Рельсы на многих улицах теперь отсутствовали - то ли продали на металлолом в Прибалтику, то ли выкорчевали при строительстве баррикад. Однако, все торжество хаоса нового миропорядка не испугало истосковавшегося по родным пенатам Илью, он летел домой, полной грудью вдыхая отдававший слезоточивым газом дым отечества.
 
   Повернув на улицу Чехова, Илья еще издалека заметил свою соседку по коммуналке - дворника Любу. В ватничке поверх самопального костюма "Addidas", вооруженная жестяным совком и облезлой метлой, она, с неиссякаемым годами упорством, пыталась усмирить весеннее половодье Петербургской грязи.
   - Ой! Илья! - радостно воскликнула Люба. - Вернулся! А мы уж думали, ты там на северах корни пустил.
   - Куда я от вас денусь, родные, здесь мои корни, - обнял соседку Илья.
   - Как тебе наша нынешняя обстановочка? Видел уже, что делается?
   - Только прибыл. "С корабля на бал".
   - В отпуск?
   - Насовсем. Пора здесь ковать новую жизнь.
   - Ну-ну, - скептически усмехнулась Люба. - Значит, отзимовался. Ладно, беги домой, отдыхай, вечером поговорим... Там Володька мой... приболел он немного. На завод уже третью неделю не ходит.
 
   Знакомый подьезд растрогал Илью своей доброй неизменчивостью - все та же много лет болтающаяся на одной петле дверь, тот же, известный только жителям больших российских городов, запах на лестнице.
   Взлетев на третий этаж Илья нажал на кнопку звонка. Сердце забилось сильнее, радость и страх слились воедино, именно этого момента он ожидал долгими месяцами, в этом нажатии для него сконцентрировалось возвращение, долгое ожидание встречи с домом.
   Двери открыл Любин муж, слесарь Володя, добродушный верзила лет
сорока.
   - Ильюха! - расплылся он опухшим от многонедельной пьянки лицом. - Вернулся! А мы с Витькой как раз тебя поминали. Заходи прямо ко мне.
   Илюшину квартиру когда-то до революции занимала семья горного инженера, о чем свидетельствовала чудом сохранившаяся на двери табличка. Затем большие светлые комнаты были поделены деревянными перегородками, и в каждую из образовавшихся комнатушек поселили по одной семье. Комнатушки выходили в освещенный единственной лампочкой лабиринт коридора, в одном конце которого находилась дверь на лестничную площадку, а в другом - необьятная кухня, убогость интерьера которой кое-как пыталались оплодотворить реклама джинсов фирмы "Rifle" и выцветшая словно старая майка репродукция "Джоконды". Квартира напоминала запущенное студенческое общежитие. Одним словом, коммуналка, каких полно в Петербурге, Москве и других культурных центрах России.
   Лет шесть назад дом было решено поставить на капитальный ремонт. Обитателей коммуналок начали расселять в строящиеся районы, но, по-видимому, то ли места в новых районах не хватило, то ли денег на капремонт. В результате в некоторых квартирах так и засиделись   их старые жильцы, а в опустевшие вселились работники жэка: маляры, плотники, дворники.
   Сам Илья был прописан на Охте, но после развода оставил квартиру жене и, приютился здесь, у своего друга художника Вити, подметавшего асфальт на Некрасова, а затем занял одну из освободившихся комнатушек. Соседи, считавшие свое проживание в квартире явлением временным, не возражали, тем более, что Илья постоянно пропадал в длительных арктических зимовках.
   В Володиной комнате за столом, мирно покачивая головой, медитировал над недопитым стаканом наследник постимпрессионистических традиций Витя. Его колоритный облик теперь украшала рыжая эспаньолка.
   - Витька, очнись! - заорал сочным басом Володя. - Посмотри, кто приехал!
   Витя долго таращил хрусталь своих ясных глаз, затем узнал, собрал в кулак волю, вскочил и, роняя на своем пути стулья, повис на плечах растроганного Одиссея:
   - Илья! Ты! Я уж думал, что ты никогда не вернешься. Был слух, что ты умер, что медведь тебя белый сожрал, - Витя заплакал. - И ведь я поверил, подлец! Вот такая у нас жизнь сволочная, верим только плохим новостям.
   К вечеру в компанию влились остальные соседи. Люба принесла на алтарь коммунальной дружбы, словно осколок сердца, последнюю банку малосольных огурчиков. Мать-одиночка Валя - программист, а также дворник по совместительству, наварила картошки.  Пенсионерка Прасковья Михайловна Блаватская - старожил квартиры расщедрилась графинчиком домашней наливочки. Витя, обнаружив в себе второе дыхание, полетел за "газом", вернулся бутылкой, судя по этикетке, коньяка. Илья выставил литр Смирновской и пару копченых омулей, якобы выловленных им на Диксоне.
   - Вот, ты, Илья, много где побывал, - говорил Витя. - Видел что кругом происходит. Как ты думаешь, выйдет у нас что-нибудь?
   - Что нибудь да выйдет, это точно, - бодро отвечал Илья. - Посмотри кругом - все бурлит, это же натуральный ренессанс, самое время жить и творить!.
   - Завидую я твоей уверенности, хотя вряд ли ее разделяю, но все-таки здорово, что ты снова с нами. Теперь мы какая ни есть, а сила. Я ведь с твоего отьезда так ничего не писал, как отрубило, все фуйней занимался разной: торговал пирожками, сигаретами спекулировал.
   - Ничего, - успокаивал друга Илья. - Снесешь и ты, браток, золотое яичко.
   - Не нужны им мои золотые яйца, им подавай простые и по старой цене, - налегая на наливочку вздыхал Витя.
   - Мы твою комнату, Илюша, все для тебя держали, никому не позволяли в нее вселяться, - расчувствовалась Люба. - Даже инспектора из конторы не пустили, пришлось сунуть на лапу.
   Илья вышел на минуту к себе, возвратился.
   - Вот, маленькие сувениры, - сказал он, раздавая женщинам меховые варежки, а мужчинам охотничьи ножи с костяной рукояткой. - Носите, дорогие товарищи, на здоровье!
   - Мы теперь не товарищи, мы теперь - господа, - поправила Илью Валя. - А за варежки спасибо.
   - Красивая вещь, - опасно поигрывая ножом сказал Витя. - Но на наших медведей лучше ходить с гранатой.
   - Ну, как там Арктика с Антарктикой? - налегла с распросами Люба. - Жить-то там можно?
   - Это у нас здесь жить нельзя, а в Антарктике жить можно, - отвечала за Илью Валя. - Посмотри на него, отьелся, даже загорел. Я бы вот тоже с удовольствием на какой-нибудь Северный полюс свалила.
   - Да, - затянулась "Беломором" Блаватская. - От Востока ушли, а к Западу так и не пришли. Кочуем из андеграунда в андеграунд.
   - Пить-то было что? Или самогонку гнали? - разливая по стаканам поинтересовался Володя.
   - Спирту хватало.
   - Тогда и нас записывай в полярники! - смеялись соседи.
   Пили долго, еще пару раз отправляли гонцов к ларькам. Илья выходил звонить Диле. Телефоны во всех будках квартала были сорваны, приходилось бежать аж на Невский и по полчаса выстаивать очередь у единственного работающего аппарата.
   Дили не было дома. В конце концов, Илья попросил Дилину соседку передать ей, чтобы как только та вернется домой, пусть хватает первую тачку и дует к нему на Чехова.
 
   Во втором часу ночи стали расходиться по комнатам.
   - Да, вот еще, - потупившись сказала Люба. - Ты, если что-либо ценное привез, то уж спрячь или увези куда-нибудь от греха, а то бандиты опять прийдут, могут отнять.
   - Какие еще бандиты? - не понял отвыкший от реалий материковой жизни полярник.
   - Это у нас новое веяние, Илюша, - пояснила Валя, нехорошо посматривая на Володю с Любой. - Володины друзья периодически нас навещают, грозятся всех перерезать.
   - Ну не всех, а только нас с Любкой, если я им деньги за Кондрата не отдам.
   - Что за Кондрат?
   - А Кондрат, - опять вмешалась Валя. - Володин родственничек. Ублюдок редкой пробы. Пожил у нас здесь недельку, все обгадил, из моего холодильника продукты таскал, а напоследок привел сюда этих бандитов, напоил, украл у них доллары и смылся.
   - А что же милиция?
   - Мы обратились. Пришел сержантик и обьяснил популярно, что до тех пор, пока никого у нас в квартире не грохнут, они шевелиться не будут. Им с убийствами в городе не разобраться, не могут же они поселить сюда мента на круглые сутки. И, кроме того, ты ведь знаешь, мы здесь все давно уже сами полулегальные. Если квартиру расселят, мне с дочкой деваться некуда.
   - Калашников надо покупать, - сказал Витя. - С этими гадами надо самим разбираться, здесь менты не помогут, они все за одно - одна мафия.
   - Да, нам еще стрельбы в квартире не хватает, - покачала головой Валя. - Ребенок ты, Витя.
   - Тогда будем ждать первый труп, после этого твоя любимая милиция, может быть, зашевелится.
 
   Илья лег на кровать не раздеваясь. Чтобы не заснуть, в случае если Диля все-таки приедет, включил негромко магнитофон.
   Диля работала костюмером и могла засиживаться у себя в театре всю ночь, возвращаясь домой только под утро. Отношения у Ильи с Дилей тянулись лет десять, вообщем-то они и послужили причиной его развода. Илье казалось, что он любил Дилю. Однако, уже раз вкусивший плоды семейного счастья, он не спешил предлагать боевой подруге руку и сердце. Дилю, похоже, такое положение тоже устраивало, и она никогда не заговаривала с Ильей о браке. Иногда он высылал ей деньги с полярной станции, а в отпуска они вместе жили на этой квартире или ездили куда-нибудь отдохнуть.
   Когда в прихожей раздался звонок, Илья уже засыпал. Звонок был настойчивый, без перерывов. Илья вскочил, кинул взгляд на часы - без четверти пять.
   На площадке было темно, и он не мог рассмотреть стоящих за дверью. Один из них резко толкнул Илью в грудь. Илья отшатнулся, и поздние гости по-хозяйски ввалились в квартиру.
   - Ну что, мужик, деньги готовы? - крайне неприятным голосом спросил один из ввалившихся. - Ты же, мужик, меня знаешь, я шутить не люблю.
   - Господа, - сказал Илья. - Я вас в первый раз вижу и ни про какие деньги понятия не имею. Вы, наверное, дверью ошиблись.
   - Смотри, как суки обнаглели, - закричал неприятный голос. - Сперва нас кинули, а теперь эта блядь говорит, что мы дверью ошиблись.
   - Эдик, не надо, не заводись, - сказал другой менее грубый, но еще более неприятный голос. - Ты же видишь, перед тобой интеллигентный человек, он по своему происхождению про деньги ничего не понимает, с ним надо говорить культурно.
   И тут же мощный удар свалил Илью на пол.
 
   И снова Илья возвращался домой, и снова нажимал кнопку звонка, только палец проваливался в пустоту, а дверь продолжала молчать, подавляя своей нерушимостью, и Илья напрягал глаза, сжимал зубы, пытаясь разобрать иероглифы на белке номерка кваритры, только все впустую, и в пустоту. Он бежал вниз по лестнице, но на встречу ему поднималась волна мутной грязи, не позволяя выйти на улицу, и он снова взлетал на третий этаж, только теперь на площодке двери отсутствовали, а мутные воды догоняли его по ступеням, и он продолжал отступать все выше и выше в бесконечном своем возвращеньи домой.
              ---------------------------
   ...Очнулся Илья у себя в комнате. Голова звенела, во рту стоял привкус крови, нижняя челюсть распухла. Языком проверив на месте ли зубы Илья приоткрыл глаза. Соседи, собравшиеся у его постели, облегченно вздохнули.
   - Оклемался, родненький, - обрадовалась Люба, снимая мокрую тряпочку с Ильюшиного лба. - Зачем же ты их впустил?
   - Я думал, что это Диля.
   - У твоей Пенелопы свой ключ имеется, она без тебя здесь бывало неделями тусовалась.
   - А что им дверь, они бы нашу дверь вышибли как картонку, - сказала Валя. - Такие буйволы! Даже Володьку разукрасили и обещали на следующей неделе вернуться, добавить.
   - Магнитофон твой забрали. Зря ты, браток, возвратился в этот бардак, сидел бы спокойно на своем полюсе, жрал бы оленину и медвежатину.
   - Уж очень мне, братцы, в Эрмитаж сходить захотелось, - пытаясь улыбнуться простонал Илья.
 
   Часам к десяти появилась Диля. Ее большие карие бархатные глаза светились неподдельной радостью. Перемежая возгласы восторга по поводу внезапного Илюшиного приезда, последние сплетни и жалобы на нехватку денег, она прямо с порога начала раздеваться. Ее тело опьяняло теплым знакомым запахом. Растительность на Дилином лобке была изящно подстрижена в форме трилистника.
   - Это у нас на Некрасова в парикмахерской новый салон женских излишеств открылся, - гордо пояснила Диля. - Я еще хотела татуировку цветную сделать в форме змеи с яблоком, и кольцо золотое в пупок, но с деньгами вышел напряг.
   - Значит есть положительные стороны и в нищете, - отметил Илья.
   Резкая боль в опухшей челюсти не позволяла Илье как следует сосредоточиться на выполняемой задаче.
   - Поотвык ты там на полюсе от настоящего секса, - говорила Диля. - Придется тебя кое-чему подучить, литературу подбросить.
   - Ты, я вижу, времени зря не теряла, - Илья немного ревновал Дилю, но полагал, что не делая ей предложения, не имеет права предьявлять какие-либо претензии.
 
   В полдень в комнату Ильи постучались Володя с Витей. Лицо Володи производило тягостное впечатление: под заплывшими кровью глазом красовался синяк, правая щека временами подергивалась.
   - Это тебе, - Володя виновато протянул Илье стакан простокваши. - Ты уж извини, старик, что так вчера вышло. Я пытался врезать за тебя одному, но у них пушка была и железки, видишь, как меня отметелили, хорошо, что хоть баб не тронули.
   - Да-а, - заметила Диля. - У тебя сил хватает только Любку по пьяни гонять.
   - Я же врезал одному, бля буду! Но у них же пушка была! И что мы с Витькой могли бы сделать против пятерых, Илья в отрубях валяется, бабы орут. Завтра бы десять пришло, или бы они нас всех, как щенков, поодиночке перебили в подъезде.
   - Ситуация более чем хреновая, - вздохнул Витя. - Так дальше жить нельзя. Эти гады забрали мой телевизор, а я как раз собрался его продать и купить надувную женщину с подогревом. Слава богу, картины не тронули, но в следующий раз пообещали все сжечь. А ты говоришь, охотничий нож. У них пушки! Здесь без гранатомета не обойтись!
   - Зачем тебе баба-то надувная? - поинтересовалась Диля.
   - Вместо грелки и обнаженку писать, Валька-то позировать отказывается.
   - Правильно, что отказывается, тебе спозируешь, а ты нарисуешь какую-нибудь инопланетянку зеленую, потом ведь засмеют.
   - Положение осложняется еще и тем, что завтра в Питер приезжает Роберт, - задумчиво произнес Илья. - Я ему предложил остановиться у нас.
   - Кто такой?
   - Студент из Британии. Я с ним в Москве в аэропорту познакомился. За гостиницу платить - это для него слишком накладно, он хочет пожить в России несколько месяцев. Ему много не надо. Я думал устроить его здесь у нас в квартире, познакомить с реальной жизнью, набраться русского опыта.
   - Вот чего у нас здесь с лихвой, - отметила Диля, - так это русского опыта. Пусть попробует, полезно. Больше будет свой британский опыт ценить.
 
   К концу дня в совершенно расстроенных чувствах вернулась с работы Валя. Села понурившись в углу кухни, молчала.
   - Что с тобой, Валенька? Что случилось? - подсела к ней Люба.
   - Стояла в очереди за американской помощью, - тихим голосом начала та. - Пара старушек на моих глазах грохнулись без сознания, пока помогала какой-то подлец резанул мою сумку и вытащил из нее кошелек. Последние гроши! Ненавижу их! Грабили бы богатых, а то нас! За что? Мне ребенка нечем кормить. Нам зарплату в институте уже два месяца не выдавали, а только на дворническую разве протянешь? Уеду к сестре в деревню, устала.
   - Сколько денег-то было? - спросила Люба.
   - Все мои деньги.
   - Не волнуйся, Валюша, - успокоил Илья. - Все твои деньги - это не деньги. Я тебе дам денег.
   - Твоим спонсорством тоже проблему целиком не решить, - сказал Витя. - Ублюдки просто обложили со всех сторон. Надо предпринять что-то более кардинальное, нельзя жить в постоянном страхе и унижении, у меня такое существование вызывает творческую импотенцию.
   - Может быть, переедем на Басков, знаю я пару свободных квартир, правда, воду там отключили, - предложила Люба.
   - Нереально, - вздохнула Валя.
   - Надо поставить новую дверь, железную, - сказал Володя.
   - Им что бумажная, что железная - они сейфы вскрывают. Разве что железобетоном залить, - грустно пошутила Люба.
   - А что, давайте заложим дверь кирпичами, - поддержал Илья. - Вода и электричество у нас есть. Мы можем создать внутренний запас продуктов и, кроме того, вести натуральное хозяйство: выращивать лук на подоконнике. Пару месяцев продержимся, а там либо они нас оставят в покое - перережут друг друга, либо ситуация в стране изменится, в любом случае время работает на нас, как на полярке.
   - Вам все, мужикам, в детские игры играть, - вздохнула Валя. - А мне на работу ходить надо.
   - Валенька, ты уж выбирай: жизнь или героическая смерть на трудовом посту.
   - Нет, - продолжала Валя. - Это бред какой-то - запереться без общения с внешним миром.
   - Что ты называешь общением с внешним миром? Ежедневное хамство? Нас на станции было пять человек в течение года, без телевизора, без бананов, радио только "Голос Дудинки" на языках малых народов, и ничего, выжили!
   - Чем же вы там все это время впятером занимались, без бананов? - сьязвила Диля.
   - Работали, на охоту ходили, книги читали. Я, например, английский выучил.
   - Нет, я не могу без культуры, без кино, театров, музеев, - сказала Валя.
   - Когда ты последний раз была в музее?
   - А кроме того, - упорствовала Валя. - Где мы возьмем столько продуктов на пару месяцев.
   - Скинемся, да и заграница нам поможет. Я думаю, у Роберта есть кое-какие сбережения, на консервы хватит.
   - Это же его деньги!?
   - Ну знаешь, капитал - не личная, а общественная сила. Следовательно, если капитал будет превращен в коллективную, всем членам общества принадлежащую, собственность, то это не будет превращением личной собственности в общественную. Изменится лишь общественный характер собственности. Она потеряет свой классовый характер.
   - А если он не захочит терять свой классовый характер? - усомнилась Люба.
   - Убазарим! Он мечтает о русском опыте!
   - Хотя, - вдруг заулыбалась Валя. - Что-то в этом есть: послать их всех подальше, бюрократов, демократов, грязь, сволочей. Сидеть дома, есть консервы, ни о чем не думать.
   - И в школу ходить не надо! - радостно воскликнула Валина дочка Маша.
   - Да, тебя в школе хорошему не научат. У них в школе детки вроде наших бандитов. Многие хорошие ребята перестали на занятия ходить - боятся. Но ведь отстанет, и так у нее с физикой не все в порядке, а образование получать надо.
   - Образование, гибель которого ты, Валенька, оплакиваешь, является превращением в придаток машины. Посмотри на себя, что ты с него имеешь. Мы сами способны дать Маше образование истинное. Я могу преподавать физику с математикой, Витя живопись, Роберт язык. И не только Маше, мы все можем обучаться друг у друга.
   - Здорово! - воскликнула Диля. - Ты будешь Машку физике обучать, а я тебя "Кама сутре" с физиологией!
   - А как же твой театр?
   - А ну его в жопу! У нас теперь жизнь круче любого театра. Да и Долевский меня задолбал своими подкатами, что ни репетиция: "Диличка, а когда мы будем мерить купальничек, который я привез вам из Бразилии?" Вот только гитару перетащу и замуровывайте!
   - Лично я обоими ногами за замуровывание! - поддержал Витя. - Мне эта идея очень нравится! Мне кроме красок и пары джинсов ничего в жизни не надо. А все это урло на улицах у меня вот где стоит. Я ведь художник, а то панели мету, то торгую за гроши пирожками! Знаете, мне постоянно снится один и тот же сон, как будто я в таком длинном плаще поднимаюсь по лестнице к замку, этот замок расположен на острове, посреди океана. И я живу там с несколькими друзьями в тесной творческой атмосфере. Одним словом, я за замуровываание.
   - А что вы об этом думаете, Прасковья Михайловна? - поинтересовался Илья у пенсионерки, весь разговор молча курившей.
   - Дети мои, не в первый раз воздвигаем железный занавес, опыт и традиции наработаны, и нет причин опасаться, что мы не сможем безболезненно выстоять в еще одном очередном подполье.
   - Вам, Прасковья Михайловна, хорошо рассуждать, - сказала Люба. - Вы из квартиры и так уже много лет не выходите, даже за пенсией и сигаретами меня посылаете.
   - Не пенсией единой жив человек. Вот мой дед по материнской линии, земля ему пухом, двадцать лет провел в застенках и при этом написал великолепную книгу.
   - Случайно не граф ли Монте-Кристо? - серьезным голосом спросила Диля.
   - Вы, деточка, все острите, а переход на нелегальное положение это дело нешуточное. Здесь надо хорошо подготовиться. Я помню, еще Петя Кропоткин говорил моему покойному мужу... - начала Блаватская, глубоко затянувшись "Беломором".
   - Даже идеи так долго не живут! - шепнула на ухо Илье Диля.
 
   Утром Илья ушел на вокзал встречать Роберта. Часов в одиннадцать они появились.
   Роберт оказался симпатичным человеком лет тридцати пяти.
   - Какой же он студент? - приятно удивилась Валя.
   - Я был техник, а теперь есть студент. Я изучаю русский язык. Я люблю русский культуру.
   - А водку жрать любишь? - спросил выходя из своей комнаты с бутылкой в руке Володя.
   - С апельсиновый сок.
   - "С апельсиновый сок" - это не по-русски, это только портить продукт. Ты вот чистенькую глотни и затем хлебушком черным заешь. Любка! Хлеба черного притащи! И стакан! Меня, кстати, Володя зовут.
   - Очень приятно с вами знакомиться, я есть Роберт.
   - Значит, за встречу, Роберт! Ты вот что, выпей четверть стакана одним глотком, затем хлеб занюхай, и потом им же закусывай.
   Роберт выпил, аккуратно следуя инструкции.
   - Боец! Настоящий боец! - обрадовался Володя. - Принимаем, бля, в квартиру.
 
   Перебродив весь день в головах, идея замуровывания приобрела окончательную крепость и воодушевила массы.
   Оставалось как-то объяснить ситуацию Роберту. Эту непростую задачу взял на себя Илья. Провожая английского гостя, уже достаточно выпившего "по-русски" на брудершафт со всеми женщинами квартиры, в отведенную для него комнату, Илья начал:
   - Роберт, я думаю, для тебя было бы очень полезно полностью погрузиться в общение с жильцами нашей квартиры.
   - Очень хороший идея, - не задумываясь согласился Роберт.
   - Я имею ввиду, некоторое время ты не должен выходить из квартиры. На улице ты можешь случайно встретить агрессию или непонимание, это отрицательно скажится на твоей дальнейшей способности к общению на русском. Зато, когда ты выйдешь в город после, скажем, месяца плотного общения с нами, с дружественной тебе средой, ты поймешь, что знаешь русский, не хуже своего йоркширского диалекта. И никому даже в голову не прийдет, что ты иностранец.
   - Хорошо, - закивал Роберт. - Очень хорошо. Метод глубокого погружения в дружеский языковый среда. Только я хотел ходить в музей, Эрмитаж.
   - Ну Эрмитаж никуда от тебя не убежит, я сам хотел там побывать. Успеем до его приватизации.
   - Кто хочет приватизировать Эрмитаж?
   - Нет, это только шутка.
   - А! Конечно шутка, - обрадовался Роберт. - Приватизировать Эрмитаж! Хороший шутка! А как я буду кушать?
   - No problem! Мы поменяем по отличному курсу твои деньги, закупим продуктов, и женщины будут готовить для нас настоящую российскую пищу: расстегаи, уху из налима, которая, говорят, у вас в Европе не водится.
   - Ты так думаешь?
   - Я не думаю, я уверен! Русские женщины обожают готовить! Им только продукты тащи.
   - Хорошо, - сказал Роберт. - Очень хорошо. Хороший идея.
 
   На следующий день были собраны деньги. Женщины составили список необходимых продуктов. Илья, Роберт и Витя отправились менять Робертовские чеки, чтобы закупить у знакомых Витиных спекулянтов мясных консервов, водки, табака и спичек. Володя взялся достать кирпичи и раствор.
   К вечеру все было готово для замуровывания. Витя приехал последним, привез несколько ящиков "Великой Стены" и "Беломора". Затащив добычу на кухню, он, широко улыбаясь, достал из кармана гранату-лимонку.
   - Что это? - ужаснулся Роберт.
   - Так, на сдачу лимон купил, - гордо пояснил Витя. - Может пригодиться при отступлении - энзэ.
   - Витя, отдай это Илье - он единственный трезвый здесь человек, - сказала Валя. - Я спать не смогу спокойно, зная, что у тебя есть граната.
   - Валя, ты лучше сама ее возьми к себе в комнату, - посоветовала Люба. - Мужикам вообще нельзя доверять оружие.
   - Ты, Любаша, с ума сошла, у меня ребенок, я не могу в комнате бомбу хранить. Хотя, давайте, знаю, где ее спрятать.
   - Нет, я сам ее спрячу, - ревниво сказал Витя.
 
   Илья с уже находящимся на автопилоте Володей сняли входную дверь, разобрали косяк и принялись закладывать проем кирпичами. Когда от лестницы их отделяло уже небольшое, в полкирпича, отверстие, в него вдруг протиснулась кошка.
   - Боже какая облезлая, - сказала Диля беря кошку на руки. - Видать и тебе не сладко на помойке живется. Давайте оставим ее в нашем царстве добра и справедливости.
   - Ага, - обрадовался Володя. - когда тушенка кончится, мы ее вместо закуски съедим.
   - Дурак ты, Володя. Она для нас мышей ловить будет, и уже их мы будем потреблять в своем рационе. Вы когда-нибудь ели мышей под майонезом? Говорят, очень неплохо.
   - А майонез-то мы забыли купить! - ахнула Люба.
   - Представляю какие рожи будут у этих ублюдков, когда они ночью придут - а вместо двери - китайская стена.
   - Время рушить стены, и время возводить стены, - поднял указательный палец Илья.
   - Стена - как много в этом слове для сердца русского слилось, как много в нем отозвалось, - в свою очередь процитировала Диля.
 
   Закончив работу, уставшие за день соседи вновь собрались на кухне. Странное чувство причастности и единения овладело ими. Витя, осушив стакан, встал и сперва тихим, слегка дрожащим голосом начал петь интернационал. Постепенно его голос, сливаясь с Володиным басом и Робертовским тенорком, окреп, набрал силу, взвился к осыпающейся штукатурке потолка, и вот уже вся квартира, гордо подняв головы гремела: "Это был наш последний и решительный бой... мы свой, мы новый мир построим!" Еще несколько раз повторив припев, соседи начали пожимать друг другу руки, обниматься.
   - Что ж, мы хорошо потрудились, - сказал Илья. - Теперь можем хорошо отдохнуть, и никто не посмеет тревожить наш сон. Идемте спать, свободные граждане свободной республики "Коммунальная Квартира Номер 21". Утро вечера мудренее. Да возродим и поднимем на новые горизонты, ставшее ругательством слово "Коммуналка"! Аминь!
   - Да, вот еще, - нарушила общее воодушевление Люба. - Бумага туалетная у нас скоро кончится, а газеты мы получать теперь не сможем.
   На кухне воцарилось гробовое молчание.
   - Ничего, - успокоил сограждан Илья. - будем пользоваться обоями, они у нас в коридоре в пять слоев налеплены.
   - Глупость, конечно, мы учинили, - сказала Валя.
   - Мы здесь прямо как в космическом корабле! - воскликнула Маша.
   - Скорее, в подводной лодке, - поправил ее Илья. - Плывем в огромном море дерьма.
   - А куда плывем? - спросила Маша.
   - В счастливое будущее.
   - Нет, в счастливое будущее мы до перестройки плыли.
   - Ну тогда, в мрачное прошлое.
   - Здорово! Словно в машине времени!
----------------------------------------------------------
Ранним утром следующего дня в еще не полностью оставленное сладкими обьятиями Морфея сознание Ильи ворвался сильно разящий перегаром Володин басок:
 - Старик, выручай, подкинь бабок.
 - Зачем тебе? - изумился Илья.
 - Как зачем? За пивком сгоняю.
 - Мы же дверь заложили.
 - Какую дверь?! Я же тебя на пиво прошу, холодненкое! Любка завтра с получки отдаст.
 - Пойди в коридор и внимательно посмотри на входную дверь, а я спать хочу.
   - Если и Валька не даст, то буду твоего фирмача доить, -  выходя предупредил Володя.
   - Это по-русски, - проворчала из под одеяла Диля. - Наворочают по пьянке дел, а с утра продерут глаза и ничего не помнят.
   - Если быть предельно честным, - заметил Илья. - Инициатива-то была моя.
   - Инициатива, как известно, наказуема, теперь сам с этими алконавтами разбирайся, - Диля повернулась к стенке. - Надо было Володю снаружи оставиь, или в кладовке замуровать, или уж заложил бы кирпичами дверь нашей комнаты, чтобы раз и навсегда.
   - Вечно ты серьезное мероприятие переводишь в театр абсурда.
   - Ты у нас теперь режиссер, а не я, - обиделась Диля.
   - Давай будем родными и близкими, - обнял боевую подругу Илья.
   - Замуровали сволочи! Где лом? - загремело из коридора.
   Вздохнув Илья вылез из сладкого прибежища сна, накинул халат и отправился разбираться.
   К счастью, после нескольких рюмок водки память к Володе вернулась. Однако, поднятый им шум заставил соседей собраться на кухне.
   - Представляете, - ворковала Валя. - Утром я тоже, как обычно, встала по будильнику, умылась, оделась, взяла сумочку и пошла на работу...
   - Еще у одной память отшибло! Лоб о стену, надеюсь, не рассадила? - поинтересовалась Диля.
   - Лоб не разбила, но стену пыталась ключем открыть.
   - А стена не открывается! - разразились хохотом соседи. - Ключ, наверное, перепутала. Давай я тебе свой одолжу! Желание идти на работу - это условный рефлекс. Ты теперь каждый день будешь лбом о стену долбаться, уж приготовься.
   Позавтракав и покурив разошлись досыпать.
   Ближе к вечеру вновь, один за другим начали выползать из своих комнатушек. Делать было решительно нечего. Спать уже не хотелось. Витя с Володей продолжали "лечиться". Илья, бренчал на Дилиной гитаре, пытаясь подобрать то ли гимн Советского Союза, то ли "Боже царя храни". Маша играла с кошкой. Несколько раз пили чай. Фланировали по коридору. Временами кто-нибудь подходил к двери, проводил рукой по еще свежей кладке, делая замечания, - "хорошая работа", "надо было в три ряда с перевязью", "ломом такую не прошибешь".
   - Может быть, в преферанс? - попыхивая сигареткой предложила Блаватская.
   - Нет уж, Прасковья Михайловна, вы нас в преф всех по миру без штанов пустите, - возразила Люба. - Давайте уж лучше в дурачка.
   - В дурака, - поддержали остальные.
   - Я не знаю эта игра, - сказал Роберт.
   - Прекрасно, - обрадовалась Валя и пересела поближе к Роберту. - Я тебя научу.


День второй прошел без особых событий. Опять поздно встали. Женщины разом кинулись проявлять свои способности в кулинарном искусстве, а мужчины, сидя тут же, на кухне, курили, рассказывали анекдоты, обсуждали преимущества российского образа жизни перед британским. К примеру, Роберта поразило, что на кухне круглые сутки горел газ в одной из комфорок, а иногда и в нескольких. Ему было популярно обьяснено, что происходит это от экономии спичек. Роберт не смог понять, почему в Британии экономят газ, а в России спички.
   - А чего его экономить? Вон он шпарит себе из трубы и еще тысячу лет будет, как вода, воду-то мы не экономим, - пояснил Володя.
   Затем Люба заставила Роберта выучить первый куплет народной песни "Светит незнакомая звезда", остальных куплетов никто не помнил.
   Снова играли в карты.
   От нечего делать Илья разьяснял Маше физические и парапсихологические опыты с маятником.
   - Все в этом мире работает по принципу маятника, - рассуждал он. - Смотри, вот грузик на веревочке: кто-то его когд-то качнул, и полетел он направо в крайнюю верхнюю точку, завис в ней на секунду, как бы в застое, но нет, оказывается энергии набрал достаточно, чтобы затем, рухнув пройти наинисшую точку с максимальной скоростью и снова наверх только влево, но и там ненадолго, и снова, как ухнет в бездну и из нее снова вправо кидает. Паденья и взлеты - вот она жизнь! А если нет в маятнике энергии - никто не вложил - то он безвольно висит себе в одной точке, ни вправо, ни влево.
   - А мне кажется, нашему падению нету конца, и никакого взлета не предвидется, - заметил Витя. - Словно веревочку кто-то перерубил.
   - Ниже пола не упадем, - возразила Люба. - А мы и так в подполье.
   - Когда я упала на самое дно, снизу настойчиво постучали, - процитировала Диля. - Кроме того, в падении есть радость полета.
   - Особенно если это падение в преисподню, - оторвалась от раскладывания пасьянса Блаватская. - Как-то мы на сеансе с Алистером Григорьевичем...
   - Вы Машу физике учите, а не политэкономии с безобразиями, - строго указала Валя.
   - А я что делаю?! В верхах дает себя знать энергия потенциальная, а в низах - кинетическая, - подвел рассуждения Илья.
 
   Забив всевозможными супами, гарнирами, пирогами всю имеющуюся в квартире утварь, женщины разом переключились на стирку. Они вдохновенно сновали по комнатам в поисках еще нестиранных вещей, и затем яростно перетерали их в бесчисленных тазах и лоханях. Мужчины сидя тут же, на кухне, продолжали курить, рассказывать анекдоты, обсуждать преимущества российского образа жизни перед британским.
   - Вы, капиталисты, распустили своих женщин, - вещал обращаясь к Роберту Володя. - Вся эта ваша техника не идет на пользу их воспитанию, они у вас и стирать и готовить разучились. Я, например, своей Любке специально не покупаю стиральную машину, разве машина так сможет, как живой человек, с душой, чтобы любо дорого посмотреть.
   - Истину глаголит простой человек, - поддерживал Илья. - Вот ты, Роберт, спрашивал меня, в чем сущность русской души. В женщинах ее сущность, и только в них.
   Валя предложила Роберту прополоскать его рубашку и джинсы. Роберт, не заставляя себя долго упрашивать, зашел переодеться в свою комнату и вернулся с целым чемоданом неношенных шмоток. Валя радостно бросилась их замачивать. Люба, некоторое время молча наблюдавшая Валины манипуляции с огромными тазами, наконец не выдержала и высказала Роберту:
  - Ну чего расселся, возьми, помоги женщине! Она твои портки стирает!
  - Портки? - не понял выходец из туманного Альбиона.
  - Штаны твои стирает. Помоги, говорю!
  - А, конечно! - Роберт вскочил со стула.
  - Да не надо, - смутилась Валя. - Я и сама справлюсь. В первый раз что-ли. Всю жизнь без мужиков обходилась.
  - Валя, я тебя давно хотела спросить, - поинтересовалась Диля. - А как это ты Машку без мужика зачать умудрилась? Неужели непорочно?
  - Ясное дело непорочно! Ты разве не знаешь, что секса до перестройки не существовало?
  - А по мне, до перестройки кроме секса ничего не существовало.
  - Это вы, барышни, путаете секс с порнографией, - деловито отметил знаток современных жанров искусства Витя.


Еще в течение нескольких дней заложники добровольного заточения один за другим порывались выйти на улицу. Вале, никогда не следившей за политической жизнью в стране, стало не хватать свежих газет. Люба, как ни странно, затосковала об очередях, о ярких перебранках в транспорте, о возможности сказать незнакомым людям все, что она о них думает. Витю потянуло на "пленэр" - так он называл процесс распития пива на свежем воздухе. Маше захотелось мороженого и шоколада.
   - Не концептуально живем, господа, - резюмировал Илья. - Наше желание покинуть квартиру связано прежде всего с неправильным отношением к сложившейся ситуации, мы воспринимаем ее, как явление временное, вынужденное. Привыкшие растрачивать свой досуг праздно, мы не можем переключиться, воспользоваться всеми преимуществами вдруг открывшейся перед нами свободы. Мы продолжаем жить по инерции, как и прежде. Что обычно делали мы с любой свободной минутой? Шатались по магазинам, читали всякую ересь в газетах, смотрели дрянные фильмы, и не потому, что это было важно для нас или интересно, а чтобы угробить время. А о том, как распоряжались собой обладатели рук золотых Володя с Витей, я вообще тактично промолчу. Хватит питаться старыми представлениями. Прежде всего мы должны отнестись к жизни в квартире, как к единственной реальности, затем научиться творчески распоряжаться своей свободой, принять ее, как подарок судьбы, возможность для самосовершенствования, самореализации, и тогда мы забудим о том, что где-то есть магазины, газеты, нас уже не потянет на "пленэр". Что же касается шоколада для Маши, то о нем, конечно, надо было позаботиться заранее, но поезд ушел, оставив нам главную задачу момента - осознание примата свободы над бытием.
   - Какая же, к черту, свобода в заключении? - не понял Володя.
   - Свобода, как известно, это осознанная несвобода. Мудрец и в застенках свободен. Много тому примеров: вот дедушка Прасковьи Михайловны книжки в казематах писал, Иона черт знает сколько лет провел в брюхе у кита и, вроде бы, тоже с толком. Космонавты, вообще, в консервной банке живут, а выйти наружу их почему-то не тянет.
   - Хорошо говоришь, прямо как Томас Мор, - заметила Диля. - Только, что ты предлагаешь конкретно?
   - Я не могу давать каждому конкретные советы, это было бы некорректно. Мое дело указать общий путь, вдохновить, а народ сам предложит.
   И народ предложил. Выдвигались идеи по созданию тараканодрома, по включению всей квартиры в курс уринотерапии, бодибилдинга и макраме. Даже Володя, подвинутый вдохновенной речью Ильи, стал задумываться, к чему бы ему приложить золото своих пролетарских рук.
   - Так как спиртного у нас, по-видимому, хватит ненадолго, совершенно необходимо заняться самогоноварением, - заявил он.
   - Мысль, достойная пристального внимания, - согласился Витя.
   - Что такой самогон? - живо поинтересовался Роберт.
   - Шотландское виски домашнего приготовления, - пояснил Илья. - Даже лучше.
   - Говно это твое шотландское виски, по сравнению с самогонкой, - отрубил Володя.
   - Ну зачем ты оскорбляешь человека, вот если бы тебе фирмачи сказали, что водка - говно, ты бы международный конфликт развязал, - вступилась за Роберта Диля. - Да, и кроме того, ты, наверное, виски не разу в жизни не пробовал.
   - А чего их пробовать, мне мужики на заводе рассказывали.
   - Ну, если мужики на заводе рассказывали! Тогда конечно! - передразнила Диля.
   - Да он, все равно "говно" не понимает, - оправдывался Володя.
   - Почему не понимаю, "говно" я понимаю, это есть shit, - сказал Роберт. - Я про это у Битова в "Пушкинский дом" читал.
   - А Володя у нас книг не читает, а про "говно" тоже знает! Парадокс! - не унималась Диля.
   - Отвали! - обозлился Володя, доставая из кладовки пачки сахара.    Однако эксперимент по приготовлению домашнего шотланского виски не прошел - Валя с Любой встали стеной на защиту сахара и томатной пасты, которые Володя уже собрался замешивать в помойном ведре.
 
   Вскоре Любу, взявшую на себя функцию распределения запасов, начало беспокоить быстрое убывание туалетного мыла.
   - Слушайте, мужики, - выступила она. - Вы на свое бритье слишком много тратите мыла. Если и дальше так пойдет, то прийдется пользоваться порошком.
   - Не гони, - возмутился Володя. - Я за это время всего два раза брился. Витька вообще не моется, а у Роберта щетина не растет.
   - Не растет, а зачем же он тогда каждое утро свой подбородок до посинения намыливает.
   - Люба, родная, уважай традиции наших инопланетных гостей, - вступился за друга Илья.
   - Я не инопланетный, - сказал Роберт. - Я свой, земляной, я могу не бриться.
   Решили отращивать бороды.
 
   Оказавшись наедине с Ильей в коридоре, Володя смущенно спросил:
   - Илья, у тебя есть какие-нибудь книжки?
   - А зачем тебе? - удивился Илья.
   - Ну понимаешь, в карты играть до смерти надоело, а самогонку бабы гнать запрещают. Почитать хочу.
   - Так у меня книги только по физике и философии.
   - Мне все равно что читать, я и в том и в другом ни в зуб ногой.
   - У Вальки спроси, у нее много детских книг и романов.
   - Да ну ее, засмеет.
   Илья дал Володе несколько книг по философии.
 
   Как-то утром соседей разбудил громкий топот. Высунувшись из дверей своих комнат они увидили Роберта. Одетый в пестрые трусы-шорты, босой, с плейером на боку и наушниками, он высоко подбрасывая коленки, бегал по коридору.
   - Ну-ну, - проворчала Диля. - Молодежь выбирает пепси.
   - Присоединяйтесь, - радостно помахав на бегу рукой, проорал Роберт. - Здоровый образ жизни это есть очень хорошо.
   - Я не могу бегать, - заорала ему вслед Диля. - У меня нету таких красивых трусов и плейера.
   На следующее утро соседей разбудил топот уже трех пар ног: Роберта, Вали и Маши.
 
   Во время одного из вечерних чаепитий Володя, несколько дней удивлявший соседей своим трезвым видом, спросил:
   - Илья, а что такое безусловный императив?
   - Ты чего, Володя, - ох ел? - обомлела Диля.
   - Нет, я это в книге про Кьеркегора встретил.
   - Ты что, подлец, дал ему читать? - засмеялась Диля, обращаясь к Илье. - Он же теперь водку пить не будет.
   - Может и не буду, - сказал серьезно Володя.
   На кухне воцарилось напряженное молчание.
   - Хорошо, - сказал Илья. - Безусловный императив - это некий закон, который человек должен выполнять не задумываясь, не вникая в то, является ли этот закон логичным для него или абсурдным. Понятно?
   - А чего здесь непонятного. В этом, мне кажется, религиозное сознание смыкается с коммунистическим. Я по этим, блин, абсурдным законам все свои сорок лет жил, - выпалил Володя.
   - Разница, Володя, состоит в том, какие именно законы ты выбираешь для безусловного императива.
   - Дорогой мой, если они безусловные, то не ты их выбираешь, а они тебя выбирают. И после этого от них уже никуда не деться, - оторвавшись от раскладывания пасьянса заметила Блаватская.
 
   Иногда отзвуки внешней жизни проникали в квартиру через окна. Ночью с улицы доносились крики, выстрелы, скандирования демонстрантов. Однажды окно разбил камень. Все эти досадные, мешающие Володе сосредоточиться на философских книгах шумы, привели его к мысли заложить оставшимися кирпичами сперва окно разбитое, а затем и все остальные.
   Илья, как всегда, поддержал начинание:
   - Что нам окна? Что мы через них можем увидеть? Грязь. Насилие. Хамство. Окна - это источники пыли и сквозьняков. А что касается света, то на полюсе почти полгода на небе отсутствует солнце, и ничего. К полярной ночи привыкаешь даже быстрее, чем к полярному дню.
   Вечно страдавшие от сквознякав соседи не противились новому эксперименту.
   Потеря скудного, еле проникавшего через двор-колодец дневного света поначалу, и в самом деле, никому не показалась существенной, тем более, что Валя имела ультрафиолетовый облучатель, и любой желающий мог принимать искусственные солнечные ванны. Однако, вскоре соседи поняли, что они лишились ориентиров во времени: солнце больше не проникало в квартиру, а единственные источники внешней информации - Витин телевизор и Ильюшин магнитофон унесли бандиты. Все часы вдруг разом остановились.
 

Кулинарные излишества первых недель привели к резкому сокращению запасов провианта, что, естественно, тут же сказалось на морально-психологическом климате обитателей. Призрак великой депрессии забродил по квартире. Валю охватила боязнь замкнутого пространства. Она слонялась из угла в угол и не могла найти себе места.
   - Меня подавляют эти стены, - жаловалась она.
   Люба, отдраев до блеска полы, запричитала:
   - Что делать? Что теперь делать? Завидую я вам, мужикам, вы можете круглые сутки валять дурака, молоть языками, книжки читать, а я без работы никак.
   - Что мы ответим на поставленный Любой вопрос отрока фурьеризма и сенсимонизма Чернышевского? - спросил склоненного над очередным философским трудом Володю Илья.
   - Как что делать? - поднял от книги глаза Володя. - Если это лето - собирать помидоры и солить их, а если зима - закусывать ими.
   - Розановщина какая-то! - фыркнула Диля. - Прав был старик Грибоедов "Ученье - вот чума".
   - Что ты меня все время подкалываешь! Водку пью - тебе не нравится, решил делом заняться - тебе тоже не нравится, книжки начал читать и опять... Ребенка тебе надо родить, тогда успокоишься.
   - Да ты хоть всю публичку наизусть выучи, все равно твоя люпменская сущность не измениться, - обозлилась Диля.
   - Господа, давайте жить дружно, - вступилась Блаватская. - Я на своем веку уже пережила три революции, а четвертую сил пережить не хватит, вам же меня за свой счет хоронить придется и, судя по всему, прямо здесь, в этой квартире.
   - А мне Володина мысль, с помидорами, по душе, - поддержал корешка Витя.
   - Право, чудные вы! - подивилась на мужиков Люба. - Где же мы помидоры возьмем?!
   - Помидоры мы, конечно, выращивать не сумеем, - согласился Илья. - Но вот грибы можем попробывать. У нас в кладовке, на стенке, там где труба протекает, образовалась грибница, видели наверное? Так давайте мы ее будем культивировать.
   - Это же поганки! - возмутилась Валя.
   - Ты уверена?
   - Нет. Но они выглядят не очень уж привлекательно.
   - Среди грибов произрастающих в наших широтах очень мало по-настоящему ядовитых, - обьяснил Илья. - И мы знаем их всех, остальные же просто требуют специальной обработки. И если мы уверены, что они не являются известными нам поганками, то они съедобны или, по крайней мере, условно съедобны.
   - Как это условно съедобны?
   - Ну не совсем ядовиты.
   - Как это не совсем ядовиты?
   - Ну, первый раз немного помутит, голова покружится, а затем вырабатывается иммунитет, и даже начинает нравиться. В крайнем случае, их можно курить.
   - Вы как хотите, - брезгливо скривилась Валя. - А я эту гадость есть не буду.
   Экспертная комиссия во главе с Ильей, не распознав в грибах известных поганок, вынесла решение приступить к культивации.
   Илья и Володя сколотив длинные плоские ящики, смешали с опилками землю из нескольких цветочных горшков из-под увядшей герани, и пересадили в удобренную остатками супа почву часть грибницы.
 
   Витя тоже решил не отставать с творческой инициативой, предложив раскрасить стены коридора и кухни.
   - Мы создаем новое общество, город Солнца, - сказал он. - А так и продолжаем жить в развалинах старого. Наша квартира требует современного дизайна. Давайте перекрасим стены, потолок. Изменим цвет пространства. Цвет и форма - вещи взаимосвязанные. Я уже вижу этот новый дизайн. Да, да! Если я напишу девственный лес на стенах коридора: платаны, лианы, обезьяны там всякие, слоны, то возникнет иное ощущение перспективы. А дверь надо заштукатурить, чтоб никого не смущала.
   - Отлично! - поддержал Витю Илья. - У нас на полярке все стены были расписаны пальмами и березами. Это снимает депрессию.
   - И камин в моей комнате нарисуй, - воспрянула Валя. - Там, на глухой стене. А я тебе помогу.
   Роберт также вызвался помогать в росписи.
   Витины запасы выявили огромное количество белил, лазури и черной, и почти полное отсутствие зеленой, поэтому было решено заменить девственный лес строгой дорической колоннадой.
   Соседи дружно взялись освобождать стены коридора от скопившихся за годы существования коммуналки завалов старья, сундуков, шкафов, ящиков. Среди всего этого хлама нашлось множество полезных вещей. Из поломанных велосипедов Илья соорудил тренажеры, которые при подключении к ним Володиной электродрели можно было использовать в качестве резервных источников напряжения.
   Через месяц, когда ремонтно-декоративные работы были завершены, квартира и в самом деле как бы изменила свою форму. Коридоры с дорической колоннадой, хотя и приняли несколько холодно-официальный вид, расширились, а кухня стала уютней, комната Вали теперь напоминала гостиную в старых английских домах. На месте залоденных кирпичами окон Витя нарисовал новые, полные лазурного неба и пасторальных идиллий.
 
   Благодаря сырости и трогательной Ильюшиной заботе грибы в кладовочке плодились с поразительной скоростью. Грибница радостно распространилась за пределы ящиков, и теперь занимала весь пол и стены кладовки, несколько мясистых гроздей свешивались с осыпающейся обрешетки потолка. К окончанию ремонта квартиры урожай был более чем достаточен для организации грибного обеда.
   Илья взял на себя варку супа. Женщины, сперва отказавшиеся от экспериментов с грибами, почувствовав удивительно аромат, поднимающийся из кипящей кастрюли, были заинтригованы.
   - Я пожалуй попробую, - решилась Диля. - Но, может быть, сперва дадим кошке?
   - Тетя Диля, я кошку травить вам не дам! - возмутилась Маша.
   - Я ее травить и не собираюсь, - сказала Диля. - Животное само поймет хорошие это грибы или нет, у нее же инстинкт, она говно есть не будет.
   Илья налил в блюдце бульона и кинул несколько вареных грибов. Кошка тут же подскочила к блюдечку и начала жадно из него лакать.
   - Видишь, - сказал Илья. - Ей нравится.
   Опыт с кошкой окончательно всех убедил.
   Грибной обед решили провести в Валиной комнате. Суп был наваристый и душистый. Кошка, весь обед спавшая на Машиной кровати, неожиданно повела себя достаточно странным образом. Совершив, как бы гоняясь за иллюзорной мышью, несколько кругов по комнате, она начала обнюхивать обои и скрести одну из стен в том месте, где был нарисован камин.
   - Запах краски должно быть ее раздражает, - предположила Люба.
   - Для нас уютно сидеть у нарисованного камина, а для кошки - это только стена и запах краски, - глубокомысленно заметил Илья.
   - Неужели ты не видишь, что все видимое нами, только отблеск, только тени от незримого очами, - нараспев произнесла Блаватская.
   - А в книжке про Буратино за нарисованным на стене очагом скрывалась дверь, - сказала Маша.
   - Маша, ты гений! - воскликнул Илья и указал соседям на потолок.
   Лепка на потолке, совершая полукруг, упиралась в слепую стену с нарисованным на ней камином. Было впечатление, что лепка уходит дальше в отгороженное от них продолжение комнаты.
   Соседи переглянулись. Диля и Витя вскочили и принялись выстукивать обои.
   - Есть! Есть! - заорала Диля. - Дверь!
   И в самом деле, в той части стены, где был нарисован камин, звук немного отличался своей характерной деревянностью.
   Все находящиеся в комнате подскочили к стене, пробуя ее на стук. Витя побежал за топором. Вернулся. Соседи расступились, освобождая для него место. Витя со всего размаху ударил топором. Топор завяз в дереве. После нескольких ударов что-то за стеной хрустнуло, топор из Витиных рук улетел в образовавшееся отверстие и глухо упал.
   Взяв в руки свечи, соседи один за другим пролезли в проем. За стеной оказалось несколько наполненных старинной мебелью комнат. Окон в них не было, и электричества тоже. Создавалось впечатление, что с прошлого века никто в эти комнаты не заходил: старинные гобелены на стенах, шкафы полные книг, картины, мягкая мебель, изразцовый камин.
   - Столько лет жили и не подозревали, что за стеной такое богатство, - обрадовалась Люба. - Это же просто сказка! Даже не верится!
   - Вот так и наша жизнь, - серьезно отметил Володя. - Мы полагаем, что нас окружают застывшие, окостеневшие куски материи, а это, может быть, двери в иные миры.
   - По-видимому, после революции, когда в богатые квартиры стали подселять жильцов, хозяева нашей тайно отделили несколько комнат, - предположил Илья.
   - И положение этих комнат весьма хитрое, - заметил Витя. - На стыке четырех домов. Жители каждого дома думали, что это пространство принадлежит другому дому!
   - Теперь оно принадлежит нам, - резюмировал Илья.
   - Смотрите граммофон! - воскликнула Диля. - "Утомленное солнце..."
   В углу, на ломберном столике, красовался слегка припорошенный пылью граммофон. Диля завела пружину и поставила на диск одну из покоящихся за стеклянными дверцами книжного шкафа пластинок. По квартире поплыл сочный Шаляпинский бас:
   "Как во городе было во Казани..."
   В бездонных отделениях дубового комода был обнаружен запас французского шоколада, вина и мыла, и все это в прекрасном состоянии.
   - Родные мои, можете теперь бриться хоть по два раза в день, - радостно улыбаясь говорила Люба.
   Мужчины к тому времени уже имели солидные бороды, особенно выдавалась окладистая борода Володи, он напоминал революционного демократа середины прошлого века.
   - Теперь тебя на заводе мужики не узнают, с бородой-то! - говорила изменившему облик супругу Любаша.
   - Вопрос о том: что есть известный предмет? - никогда не совпадает с вопросом: из чего или откуда этот предмет произошел? - пространно рассуждал Володя и добавлял. - А был ли этот завод?


Валя и Маша переселились во вновь открывшуюся часть квартиры, куда Илья предварительно провел освещение.
   - Всю жизнь мечтала иметь свою комнату с красивой мебелью и настоящим камином, - чуть ли не плача от счастья говорила Валя. - Своя комната! Знаете, теперь я по-настоящему счастлива. Только жаль, что камин топить нечем.
   - Как нечем?! Нашей старой мебелью и вот еше у Прасковьи Михайловны собрание сочинений Ильича завалялось. На целый год хватит, - предложил Витя.
   - Я Ленина жечь не дам! - возмутилась Блаватская. - Я хотя его взгляды по многим аспектам и не разделяю, но даже в блокаду не топила его трудами!
   - С такой психологией мы ни социализма, ни Царства Божьего в отдельно взятой квартире не построим, - строго сказала Диля. - Я же знаю, вы, Прасковья Михайловна, из "Империализма и империокритицизма" самокрутки крутили. Я бычок нашла.
   - Да, деточка, не люблю я эту работу, там плохо сказано про Юличку Мартова, а ведь какой это был хороший человек. Он с моим старшим братом в эмиграции...
   - Так дадите на растопку?
   - Ну разве что пару томов. Только ради Валюши.
   Огромный резной сервант стал теперь украшением кухни. Туда же перевесили написанный под фламандцев натюрморт с фруктами и цветами. Кожаные кресла и круглый красного дерева стол поместили в бывшую Валину комнату, сделав из нее общую гостиную. На стол поставили массивный серебряный канделябр.
   - Одного этого канделябра было бы достаточно, чтобы расплатиться с твоими ублюдками, - сказала Люба Володе.
   - Теперь все они в другом подпространстве, - загадочно говорил Володя.
 
   Валя и Роберт просыпались раньше всех, завтракали, поливали грибы, садились учить русский - Валя решила помогать Роберту в совершенствовании языка. Затем, постепенно вставали Маша, Люба и Володя. Остальные члены квартиры - Витя, Диля, Илья просыпались последними к моменту, когда Валя и Роберт уже готовили обед. Спать расходились в той же последовательности. Прасковья Михайловна, казалось, вообще не спала и не ела, поддерживая в себе жизнь только сигаретами.
   Отсутствие часов и дневного света не позволяло сказать, кто сдвинул свой распорядок дня, то ли Валя и Роберт стали просыпаться раньше, то ли Илья и Диля стали ложиться позже. Было трудно определить сколько часов длились их сутки, двадцать четыре, а может быть двадцать пять, постоянно приводя к смещению относительно дня реального - солнечного? Хотя какое это имеет значение? Как однажды заметил Володя:
   - Где теперь это солнце?! И существует ли оно вообще?
   Илья, некоторое время еще пытавшийся отмечать крестиками на обоях вереницы прожитых дней, оставил эту затею после того, как кто-то пустил злополучный кусок обоев "по назначению".
 
   Как-то, когда Илья в одиночестве подбирал на кухне Бетховенского "Сурка", к нему подошел Роберт.
   - Илья, могу я задать тебе один вопрос?
   - Конечно, - ответил тот.
   - Илья, как вы с Дилей предохраняетесь?
   - Очень просто: никак. А зачем это тебе?
   - Понимаешь, у нас с Валей складываются отношения, а презервативов у меня нет.
   - А зачем тебе презервативы. Радуйся натуральной жизни. Радуйся обнаженному Валькиному телу! Или тебе с кондомами веселее?
   - Но она же может стать беременной, если не будет принимать пилюли. А я слышал, что в России женщины не принимают пилюли.
   - Дешевле родить ребенка, чем достать пилюли. Диля никогда не принимала.
   - А почему тогда она не беременная?
   - Кто тебе сказал, что она не беременная? Она уже два месяца как.
   - Вы ждете ребенка?! - обалдел Роберт.
   - Роберт, а что тебя так удивляет? Нормальный процесс: я здоровый мужчина, Диля здоровая, красивая женщина, мы любим друг друга, мы ждем ребенка.
   - Поздравляю!
   - Роберт, не бери в голову. С радостью совокупляйся. Валька - хорошая баба, интеллигентная, английский учит, в шахматы играет, программист по образованию. Ты с ней и с Машей ладишь. Плодись и размножайся!
   - Знаешь, она очень хорошая, очень хорошо готовит.
   - Конечно, очень хорошая!
   - Мне с ней очень просто, и мы понимаем друг друга. У тебя есть сигареты?
   - Вот закуривай. Если мы выберемся отсюда, возьмешь ее к себе в Ричмонд, она тебе борщи варить будет.
   - Ты думаешь?
   - Конечно! Какие сомнения!
   - Спасибо, Илья.
   - No problem, Robert. You are welcome! Да, вот, возьми пачку "Беломора". Только не привыкай. А то скоро кончится, а махорка моя что-то плохо под лампочкой растет.
 
   Некоторое оживление в квартире вызвала неизвестно откуда взявшаяся муха. Ее веселое жужжание напомнило о пышной весенней зелени, о солнце. Муха радостно жирела окруженная вниманием жителей новой Икарии. Маша даже взялась за ее дрессировку. Так бы счастливо и протекали дни беспечной твари, но еще одна любимица общества - кошка, почувствовав ревность к узурпировавшей внимание соседей новоявленной фаворитке, исхитрилась и проглатила ее.
   Траур по мухе продолжался не долго, квартиру потрясло еще одно более серьезное несчастие.
   Люба мыла на кухне посуду, Илья с Блаватской горячо обсуждали концепцию подполья у Достоевского. Вода, до сих пор весело бежавшая из крана, вдруг потекла тоненькой струйкой, затем кран чихнул пару раз какой-то грязной туберкулезной жижей и после пары прощальных капель замолк.
   Во внезапно воцарившейся тишине Валин испуганный голос произнес:
   - Это катастрофа.
   Молча ждали, курили, но кран так и не подавал признаков жизни.
   - Должно быть, домоуправление не подозревает о нашем существовании, и они отключили снабжение дома, - сказала Люба. - А у меня белье все еще замоченное в тазу - поленилась вчера постирать.
   - Какое белье! - воскликнул Витя. - Чем мы дерьмо в очке сливать будем?!
   Опять долго молчали.
   - А дядя Илья мне показал, как с помощью маятника воду искать, - сказала Маша.
   - Глупая, это подземную воду, - отмахнулась Диля.
   - Необязательно, - возразил Илья. - С помощью маятника можно искать что угодно: трубы, провода, энергетические поля.
   Маша принесла из своей комнаты сделанный ею самой маятник - большую пуговицу, качающуюся на шерстяной нитке. Беззвучно шевеля губами и устремив взгляд полузакрытых глаз на пуговицу, она начала ходить взад и вперед по кухне.
   - Что ты делаешь? - спросил Витя.
   - Не видишь что ли? Воду ищу!
   - Как это ты ее ищешь?
   - Смотри, если маятник просто качается, значит воды под полом нет, а если вращается - то значит вода есть.
   - Бред какой-то, - сказал Витя. - Какая может быть вода под полом? И как твоя пуговица может ее почувствовать? Дай я попробую.
   - Не дам, - сказала Маша. - Это мой маятник. Твое поле может отнять у него энергию. Сделай свой и пробуй сколько угодно.
   - А из чего я его сделаю?
   - Не знаю, - отмахнулась Маша, продолжая сосредоточенно ходить по кухне.
   - Можешь использовать для маятника что угодно, - обьяснил Вите Илья. - Главное, чтобы тяжелый предмет, и веревка не очень длинная.
   Витя ушел к себе в комнату и возвратился с пустым мальком на бумажной веревке.
   - Пойдет? - спросил он Илью.
   - Отчего же? Конечно пойдет. Держи двумя пальцами и думай о подпольной воде, когда будешь проходить над источником, бутылка должна начать вращаться по часовой стрелке.
   Витя с Машей обследовали коридор, кухню и комнаты. Соседи молча наблюдали за их действиями. В одном из углов коридора Машин маятник периодически начинал вращаться.
   - Положительный ответ, - деловито говорила Маша. - Явно что-то здесь есть.
   Витя тоже пробовал в этом месте свой маятник, но его малек только как-то хаотично подпрыгивал.
   - Ты, Витя, хоть и художник, а организован, надо признаться, менее тонко, чем Машка, - подтрунивала Диля.
   Идея водоискательства охватила квартиру. После множества экспериментов соседи склонились к тому, что в указанном Машей углу коридора все маятники начинают вести себя несколько необычно. Времени терять было нельзя, поэтому Витя начал быстренько взламывать паркет. Каково же было удивление, когда под паркетом обнаружился глухой конец старой медной трубы. После того, как пробка была выбита, из трубы полилась чистейшая и очень приятная на вкус вода.
   - Откуда эта вода? - удивилась Люба.
   - Вся вода от Бога, - пояснил Володя.
   - Ну ты, Машка, даешь! - восторгался Витя. - А стаканы взглядом двигать можешь?
   - Может и могу, - скромно отвечала Маша.
   - Твой папа точно был Сталкером! - сказала Диля.
   - Мой папа - Роберт! - сказала Маша.
   В ответ Диля только подняла брови.

Постепенно у каждого из мужчин выработались определенные обязанности. Володя и Витя занимались мелким строительством и ремонтом. Илья - разведением грибов и зеленых растений, а также чтением курса общеобразовательных дисциплин Маше. Познания Роберта в альтернативной медицине и точечном массаже играли существенную роль в поддержании здоровья обитателей нового Илиона.
   Немалое время уделялось самосовершенствованию. Витя, безвозвратно потерявший в Володе партнера по дегустации крепких напитков, увлекся йогой и теперь с легкостью заменял кружку пива пятиминутной стойкой на голове. Все, даже Прасковья Михайловна, включились в ежедневные бега по коридору. Кроме того, спортивная форма поддерживалась необходимостью постоянно крутить педали генератора - электричество в квартире давно отключили.
   На регулярных вечерях обсуждался проект конституции квартиры, как суверенной единицы.
   Вскормленные высококалорийным грибным молоком дети прекрасно развивались. У Анюты начали прорезываться зубки, а Глеб уже величал папами все мужское население квартиры.
 

   Однажды Володя спросил Илью:
   - Илья, ты что-нибудь пишешь?
   - Нет, - отвечал Илья. - Времени не хватает, прорабатываю некоторые идейки о создании утилизатора мусора, даже гитару забросил. Иногда, правда, веду дневник, но и то очень редко, последнюю запись сделал, когда у Глеба начали прорезываться зубки.
   - Знаешь, - сказал Володя. - А я вот рассказ сотворил. Может быть прочтешь на досуге?
   - Конечно, - сказал Илья.
   Володя на минуту ушел в свою комнату и вернулся держа в трогательно огромных ладонях солидную пачку обойных листов. Прошитые грубой ниткой они отличались своими размерами и цветами. Обратная белая, в клеевых пятнах сторона была плотно исписана немного детским Володиным почерком.
   - Пришлось в комнате все обои ободрать, - смущенно пояснил он. - Это о смерти моего отца. Он умер, когда я еще был ребенком.
   Илья открыл первую страницу рукописи. Рассказ назывался "Смерть Ивана Ильича". Илья с недоумением посмотрел на Володю:
   - Как "Смерть Ивана Ильича"?
   - Да, - подтвердил Володя. - Моего деда, как и тебя, звали Ильей.
   - Хорошо, - сказал Илья. - Спасибо. Я прочитаю.

   - Что это? - удивилась Диля, увидев пеструю Володину рукопись.
   - Вот, Володя повесть написал.
   Диля взяла рукопись и полистав воскликнула:
   - Так это-же почти "Смерть Ивана Ильича" Льва Николаевича, только с ошибками!
   - Был Лев Николаевич, стал Владимир Иванович.
   - Неужели могло так случайно произойти? Даже имена совпадают.
   - Конечно, неслучайно.
   - Но ведь Володя ничего кроме Ницше и Соловьева не читал!
   - Теперь это не имеет значения. Просто - родился еще один великий русский писатель.
 

   Витя, понемногу возобновивший работу в своей комнатке-мастерской, наконец решился пригласить сограждан на персональную выставку. Илья помог сколотить рамки и развесить картины по стенам. Это были в основном космические пейзажи.
   - Ты, мужик, молодец! - говорил Вите Илья. - Вот оно творчество свободных масс, которое спосет мир. Вы с Володькой наша надежда на духовное возрождение.
   - Вы с Робертом детей строгаете, а мы вот на поприще искусства, - скромно улыбаясь отвечал вновь обретший себя художник. - Ведь без искусства, как известно, человек истощается.
   - Ты меня, Витя, извини, но что-то я не понимаю такой живописи, - прямо сказала Люба. - Ты бы лучше березки намалевал или натюрморт с яблоками.
   - А мне, голубчик, ваша концепция по сердцу, - похвалила Блаватская. - У Вас, Виктор, присутствует очень тонкое понимание абсолюта во всех его перманентных ипостасях. Моя троюродная сестра по материнской линии эмигрировала в двадцатых годах в Париж и вышла там замуж за одного очень известного художника модерниста, запамятовала его имя...
   - Уж не за Сальвадора ли Дали?! - с деланным восторгом воскликнула Диля.
   - Нет, голубушка, не за Сальвадора Дали, хотя и с ним она тоже была хорошо знакома.
   - Витя, а ты мог бы для меня нарисовать икону? - неожиданно спросил Володя.
   - Не знаю, не пробовал, это не мой жанр. А зачем тебе?
   - Он ее Роберту за валюту загонит, - усмехнулась Диля.
   - Загонять я ее никому не собираюсь, - серьезно произнес Володя. - Просто у нас в доме должна быть икона.
   - Разве Бог не умер в сердце твоем?
   - Ну знаешь, - сказал Володя. - В мыслях своих и поступках я часто грешил, но в сердце своем я никогда и ничем не согрешил против христианства.
   - Тогда и Дон Жуан может сказать, что в сердце своем он не грешил против любви, а Фауст - против науки, - заметила Диля.
   - Так оно, должно быть, и есть, - сказал Володя. - У нас дети растут, а некрещенные.
   Все многозначительно замолчали.
   - Володя, а ты сам-то крещенный? - спросил Илья.
   - Я и Люба крещенные, - сказал Володя. - А вы?
   - Нет.
   - А детей надо крестить, - твердо сказал Володя. - И вам самим надо креститься и обвенчаться. Вот Витя нарисует Икону и все устроим.
   - А кто нас крестить-то будет? - удивилась Валя.
   - Прасковья Михайловна, как старшая, - не задумываясь ответил Володя.
   - Она же ортодоксальная анархистка! - воскликнула Диля. - И кроме того, она женщина.
   - В Англии теперь очень много женщин священнослужителей, - заметил Роберт.
   - Я не знаю, - вдруг смутилась Блаватская. - Я хоть и крещенная, но придерживаюсь теософской традиции.
   - В любом случае, Прасковья Михайловна, вы должны это сделать, - сказал Володя.
   - Хорошо, я попробую, - уступила Блаватская.
 

   Писать лик Непорочной Девы Витя решил с Маши, неожиданно превратившейся из угловатого подростка в красивую стройную девушку. Точно ее возраст никто не мог определить, но в разговорах на кухне склонялись, что, судя по всему, ей лет шестнадцать.
   После нескольких часов работы Витя вышел из своей комнаты-студии со словами:
   - Как хороша! Прямо-таки Венера Боттичелли!
   - Да, подросла Мария, - сказала Люба. - Пришло и ей время нам нового Иисусика принести.
   - Разве если только, как Валя, зачнет непорочно, - сказала Диля.
   - Я Маше непорочного зачатия не пожелаю, - возмутился Витя. - Что за тело! Грудь! Ноги! Богиня! Стар я, к сожалению, для нее, а то бы во все тяжкие! Пусть зачинает порочно, потея, крича от наслаждения!
   - Витя, не богохульствуй! - остановила Витин порыв Люба. - Ты икону пишешь, а не бабу с веслом.
 

   Вскоре Витя представил свою работу на зрительский суд. Странная это была икона, нескольно идущая вразрез с церковными канонами, она несла в себе удивительную печать вдохновения. Отсутствие красной и охры придавало лику Марии неестественную бледность и печальность.
   Икона всех тронула за живое, и Володя поместил ее в небольшой комнатке, которую назвал часовней. В этой комнатке он часто уединялся, перечитывая библию.
   Только Витя был недоволен результатами своего творчества. Несколько дней он словно сомнамбула бродил по квартире, открывая кладовки, роясь в шкафах.
   - Что ты ищешь, Витя. - подозрительно спрашивала Диля.
   - Тюбик с краской где-то здесь завалялся, - механически отвечал тот.
   Илья обьяснял подавленное состояние друга естественной творческой депрессией следующей за завершением напряженной работы над шедевром.
 

   К очередному "вечернему" чаепитию Блаватская вышла одетая в удивительной красоты бардовый халат. Ее породистое лицо светилось загадочной торжественностью.
   - Господа, у меня сегодня очень сложный пасьянс сошелся, - сообщила она. - Последний раз такое со мной случилось в октявре семнадцатого.
   - Не к добру это, - заметила Люба.
   - Помню, стоял жуткий мороз, - продолжала Блаватская. - Окна заиндевели. По улице маршировали матросы. И ветер, ветер - на всем божьем свете...
   "Ночью", квартиру потряс страшный грохот. Разбуженные соседи со свечами в руках выскочили из своих комнат.
   Слегка оглушенный Витя полулежал в обломках кирпича на полу, сумашедшая улыбка блуждала на его бледном лице.
   - Что ты наделал, Витя! Где ты нашел гранату? - охнула Люба.
   - Я провел полжизни без бабы, - слабым голосом произнес Витя. - Но у меня было искусство. А Мария - юная дева, Афродита. Ей нужен молодой красивый мужик, Дионис. Чтобы кудри в стороны, чтобы крепкое загорелое тело. Детям нужно солнце - настоящее, а не мое нарисованное.
   - "Die Lust der Zerstorung ist auch eine schaffende Lust", - только и произнес покачав головой Володя.
   Ошеломленные происшедшим соседи молча стояли у пролома в стене. В этом месте когда-то была заложенная кирпичами дверь. Мягкий естественный свет освещал вновь перед ними открывшуюся лестничную площадку. Голубые лучи пронзали все еще клубящееся после взрыва облако пыли. Было страшно совершить этот первый шаг в когда-то знакомый мир.
   - Ну что ж, пойдемте? - посмотрел на соседей Илья.
   - Я, пожалуй, останусь здесь, с детьми и Витей, - неуверенно ответила Валя.
   - Я тоже, - в один голос подхватили Диля и Люба.
   - Мне туда незачем, - сказал Володя. - Все суета сует. Что здесь, что там - разница в нас самих. Это все внутри, в нашем сознании, в нашей вере.
   - Je suis et je resta, - вторила ему Блаватская. - И, господа, прошу вас, не забудьте о табаке и свежих газетах..
   - Ребята, купите охры и кадмий красный, - простонал напоследок Витя.

   Первой, осторожно принюхиваясь, в проем вышла кошка, за ней Илья, Роберт и Маша. Они спустились по лестнице. В почтовом ящике лежало пожелтевшее приглашение на выборы и одинокое, адресованное Илье, письмо. Илья распечатал конверт, прочитал вслух:

    "Привет с полярки! Жив ли еще? Что-то давно нет вестей с материка, напиши как вы там, в своих городах. А у нас все по-прежнему: зимуем, ругаемся с директором, зимуем, пьем спирт, зимуем. Завидуем вам, а уехать нет сил.
     Ты, все-таки, старик, молодец, что отсюда вырвался, мало кому удается".
 
   Дата на штампе смазалась. Илья улыбнувшись засунул письмо в карман.
   В своих пестрых одеждах, словно стая бабочек, только что покинувших коконы, они выпорхнули из подьезда на улицу. Было тепло. Свежая травка пробивалась сквозь потрескавшийся асфальт.
   Кошка, как ни в чем ни бывало, отделилась от немногочисленной группки первооткрывателей старого мира и задрав к небу хвост направилась в только ей известном направлении.
   - Здесь так бьютифул! - воскликнула Маша. - Я помню эти дома! Это же наша улица!
   Дойдя до Жуковского, повернули направо, затем ускоряя шаг, на Литейный.
   Странное чувство не покидало их всю дорогу: улицы были теми же, но что-то стало иным, и поначалу они не могли осознать, что именно.
   - А где народ? Куда они, блин, все провалились? - спросил Роберт. Его русский был совершенен. Теперь, уж точно, никто бы не смог распознать в нем иностранца.
   Людей, и в самом деле, не было видно. Абсолютно пустые улицы. Только, словно разбросанные детской рукой, мертвые автомобили, автобусы и трамваи.
   - Может быть, сейчас белая ночь, и все спят? - предположил Роберт.
   - Да нет. В белые ночи народу на улицах не меньше чем днем, - заметил Илья.
   Но не только отсутствие людей завораживало, что-то изменилось и в самом облике зданий, они казались теперь ослепшими.
   - Смотрите! - воскликнула Маша. - Дома потеряли окна и двери, все заложено кирпичами!.
   - Боже, они все, как и мы, замуровали себя, - понял Роберт.
   Шли по Литейному молча.
   - Теперь можешь возвращаться в свою Англию, - сказал Илья Роберту.
   - Да куда я теперь поеду. Где теперь эта Англия. Здесь у меня дом, семья, дети. Валя вот третьего ждет. А по-английски я даже и думать-то разучился.
   - А что будешь здесь делать?
   - Как что делать? Махру на солнце сажать, собирать ягоды, пить чай с вареньем. Детей растить.
   - Folks, where are we going? - спросила Маша.
   - В Эрмитаж? - вдруг улыбнувшись предложил Роберт.
   - О'кей! В Эрмитаж! - хором ответили Маша с Ильей.
   Повернули на Невский.
   Нестерпимо яркий диск солнца вспыхнул над Адмиралтейством, растекся расплавленным золотом по лазурному Петербургскому небу, и заставил их, ослепленных заслонить руками глаза.

     


© Copyright Игорь Межуев, 1995

 



Сайт создан в системе uCoz