|
usque ad finem
Mне не по росту выдали тебя.
Ты мне велик, свободен, безразмерен,
но я молчу, вязанье теребя,
о мой язык, ты так в себе растерян,
что я - вяжу, я - связь, я вязкость дня
тебе должна навязывать, иначе
чужим пальто ты свалишься с меня,
и я вяжу, так просто напортачить:
петля скользнет, погнется ли крючок,
и все не в лад, хоть тресни от досады,
а мне бы сладкий, быстрый язычок,
в котором нет ни опия, ни яду,
о как бы с ним мы жили без забот,
все изодрав постылое вязанье,
язык любя, язык пуская в ход,
для разговоров, легких, как лобзанье,
для тех бесед, что заполночь, что всласть,
для тех, что под шато, сотерн, малагу,
когда б не эта сумрачная власть,
как поводок, без коего ни шагу,
о, как бы я бесстыдно сорвалась.
фреска
походку фавна гость двуликий
в потемках топит как во мхах
ему растрепой повиликой
сад стелит тропы впопыхах
вишневым клеем время тлеет
надсаден комариный звон
хозяйку сада гость жалеет
ее с ладони кормит он
пеняет саду на безлюдье
кося брусничину зрачка
безрыбье див и дев безлюбье
и горечь позднего дичка
полным полна полынной лени
поляна плещется у ног
и мокро тычется в колени
тысячелистник как щенок
хозяйкин холодок непрочен:
бормочет древние стихи
и ежевичный жемчуг ночи
роняет с платья в лопухи
соскальзывая вдоль ограды
где сохнет плетью винограда
меж красных замшевых камней
пустая трата летних дней
* * *
завести бы заоблачных братьев
чтоб они заявлялись без спросу
и спускаться к ним в утреннем платье
на отлете неся папиросу
разбудили! - ворчать понарошку
разворачивать в кухне гостинцы
а еще - чтоб была у них кошка
небольшая не больше мизинца
чтоб за завтраком булки макая
в темный омут гречишного меда
рассказали мне кто я такая
с точки зренья небесного свода
чтоб строгая задумчиво груши
на прозрачные длинные дольки
рассказали зачем я так трушу
много вру много пью - и не только
чтоб прихлебывать громко вприкуску
бергамотовый или же мятный,
рассуждая о прежнем искусстве
перекусывать искус невнятный
об уменьи утерянном плача
ночь выстукивать на ундервуде
и о том что бывает иначе
но теперь уже больше не будет
двуязычное
силлабику чужого языка
его сухих согласных спотыканье
ты слушаешь как будто свысока
как щелканье пичуги без названья
что держит путь на юг издалека
наморщив лоб - как каплю коньяка
во рту катаешь - с видом знатока
ее шипенье шелест щебетанье
к чернильному нутру черновика
ночами приобщаешься - слегка
приотворяя сонное сознанье
и так живешь – как вечного сверчка
презрев самоучитель бормотанья
пока сто лет знакомая строка
не хрустнет терпкой мякотью дичка
рассыпав спелых косточек собранье
как буквицы тугие и - пока
из сердцевины как из тайника
не выплеснется сок повествованья
не пробежит щекоткой узнаванья
простуженным дыханьем сквозняка
силлабика чужого языка
* * *
Зазубрен край микенской чашки
там где промчалась колесница
дорога терпит топот тяжкий
и глиной розовой дымится
под пальцами крошатся тени
как сажа давешних баталий
на сыромятное плетенье
троичной сбруи и сандалий
как бьются пыльные ступицы
так тает пот коней истомных
и в профиль вывернуты лица
всех лучников черношеломных
их ломкий бег еще размерен
их строй анапестом подкован
хотя круженья смысл утерян
и охрой трещин заштрихован
кармин их вылинявших туник
камедь их голеней точеных -
комедия надменных втуне
вину и плену обреченных
врага воинственное имя
они навряд ли помнят сами
но тянут триумфальный гимен
надтреснутыми голосами
Central Park
Центральный парк.Горящий спирт витрин.
Обиженный, катаешься один.
Смятение твое приняв за ломку
Тебе несет бесплатный аспирин
Рачительный король бензоколонки.
Прощай, даритель чудных мелочей!
Кладешь флакон в карманчик для ключей,
Ключи - без дома, без толку пилюли,
Собрание сомнительных вещей,
Которые владельцам не вернули.
Катись, Большое Яблоко, дичок!
Грызет тебя подземки червячок
И вечное, как сырость, беспокойство,
Вертись, индейский глиняный волчок,
Теряющий магические свойства.
...Шипит и растворяется в ночи
Центральный парк. В окно твое стучит
Простуженный лиловый беспризорник.
Чего уж там, отдай ему ключи,
Таблетки и английский разговорник.
tableaux vivants
...Январь. Художник неизвестен.
Дагерротипный арт-нуво.
Перронный норовистый вестерн:
Играют свадьбу. Лик невестин
Как профиль стесанный предместья
Не выражает ничего.
С гвоздикой угольной в петличке
Жених несет ее в альков
Куда-то к черту на кулички.
Потусторонней перекличкой
Дорогу просят электрички
У медленных товарняков.
Мостом застегнутое устье
Прилежно делит пополам
Бесснежный облик захолустья.
Она - исходит мокрой грустью
А Он - толкует наизусть ей
Хрестоматийный code de femme
...Пересыпанье белой глины:
Фортуна.Флер.Фасад.Фасон.
В снегу проплешины сангины
Один на всех флакон жасминный
И неотвязный как ангина
Демисезонный Мендельсон
Тоскливее крошек в постели...
Тоскливее крошек в постели
Раскрошенный сыр за окном -
Сороки мои улетели,
Вороны покинули дом.
Считать оголтелый раёшник
Привыкла хозяйка своим,
На мятый писательский трёшник
Неся угощение им.
Но связь, вероятно, распалась
Крахмальных домашних времен,
Какая-то малость сломалась,
Издав настороженный звон.
...Подвергнув стреху остракизму,
Все разом с карниза снялись,
Хозяйкину злую харизму
Презрели и вон подались.
Обретшие в сваре и сквере
Цыганское птичье чутьё,
В хозяйкино счастье не верят
И брезгуют сыром её.
В мастерской
Не надо мне ни чая ни вина
я нынче здесь нечаянно невинно
не пленницей что пляшет допоздна
но данницей что платит половину
ясака - тяжела моя казна
письмо без знаков тишина без дна
в горячке охра - тлеет простыня
гостинцы все обещаны кому-то
уклончивая ваша болтовня
меж ратниками сеет гиль и смуту
сдается мне что на исходе дня
дружина сдаст и город и меня
сносились кисти память коротка
давно утихла распря - меж богами
согласье - день сорвался с поводка
и носится и носится кругами
пока войну проспавшие войска
поделят два оставшихся глотка
|